Габор Васари - Montpi
– Хватит! Поехали – или вы свои глаза понесете домой в кульке!
Мы сворачиваем в узкую, тихую улицу и останавливаемся перед мрачным зданием. Перед ним горит небольшой красный фонарь.
– Что это значит? Вы привезли меня в полицейский участок?
– Здесь ресторан, мсье.
– Здесь? Что это за кабак? Я сказал вам, что хочу в престижный ресторан!
– Только не волнуйтесь. Тут так престижно… Желаю вам, мсье, чтобы у вас хватило денег оплатить ваш обед!
– Подождите!
– Пожалуйста, – отвечает шофер и шепчет мне дополнительно: – Только будьте внимательны, здесь каждый вдох стоит денег.
Все ясно: водитель тоже чокнутый.
Когда я вхожу в зал, ко мне спешат примерно двести мужчин во фраках, сплошь безупречные, угрюмые джентльмены.
Зал с господами во фраках выглядит как аристократический бал, с которого куда-то сбежали все дамы. На их месте расставили столы, на столах – цветы; потому-то и мрачны одетые во фраки господа.
Все обтянуто красным бархатом, и загадочный свет пробивается прямо из паркета. На стенах висят большие стеклянные бабочки всевозможных расцветок, они тоже испускают свет.
Паркет покрыт ковром, который имитирует цветущий луг. В середине каждой из стен – огромное, безрамное зеркало, отражающее внутренний интерьер зала и создающее впечатление бесконечности. Число безупречно мрачных кельнеров умножается. Я тоже стою повсюду, дрожащий, во многих экземплярах.
Группа фрачных мужчин кланяется мне и при этом смотрит на меня так озабоченно, словно я тяжелобольной перед операцией.
Куда мне сесть? Все равно. Весь мой аппетит пропал.
После короткой агонии я выбираю один из столов. Два господина во фраках встают справа и слева от меня и остаются так стоять вплоть до конца трапезы.
Трое других кельнеров плечом к плечу стоят перед моим столом. Метрдотель склоняется ко мне, он держит посеребренный блокнот и карандаш. Лицо его выбрито до красноты. Глаза плавают в синем свете, череп желтоват, на внушительной лысине – несколько бесцветных волосков. Он зачесывает их поперек, от одного уха к другому. Смешная мода. Эта голова, если смотреть вблизи, сигнализирует о следующем: перед вами один из тех мужей, которых их жены не обманывают лишь тогда, когда у них на это нет времени.
Меню не упаковано в позолоченный переплет, и это действует успокаивающе, гораздо менее утешительны наименования блюд. Обозначения длинны, перечисляются имена давно почивших генералов, поэтов и прочих немыслимых личностей, о которых можно думать в любой связи, только не когда голоден и хочешь есть.
Чтобы затяжные поиски не были истолкованы как беспомощное шараханье провинциала, я быстро выбираю двух генералов и одного академика. О последнем я тут же сожалею. Я всегда считал его труды неперевариваемыми; соответственно и названное в его честь блюдо вряд ли съедобно.
Метрдотель удаляется вместе с тремя кельнерами, двое других остаются стоять позади меня. Эти люди начисто лишены всякой сердечности и деликатности. Если бы по меньшей мере один из них носил очки, чтобы хоть благодаря им выглядеть полюбезнее, как, например, стараются делать врачи перед операцией, когда глядят на пациента, похлопывая его по рукам: «Ну, ну, не надо бояться, милый друг, скоро все будет в порядке!»
Неожиданно звучит музыка, приглушенно и издалека, словно играют где-то под землей. Она на ощупь вскарабкивается наверх, становится громче, расстилается над ковром и скулит прямо в уши. Как и в уши безупречных фрачных господ, которые, ничуть не взволнованные, стоят группой в конце зала. Иногда они безо всякой нужды поправляют букетики на столах, наблюдая при этом за мной.
Наконец появляется первое блюдо. Прибыл один из господ генералов.
К моему столу подкатывают маленький столик на четырех колесиках – это выглядит точно так, как столы для инструментов в операционной. Но хлороформом не пахнет. Метрдотель с дьявольской ловкостью принимает свои меры. Раздаются команды, которых я вообще не понимаю. Слава Богу, что меня ни о чем не спрашивают! Большая серебряная крышка поднимается, из-под нее извлекается маленькая черная рыбка и возлагается на серебряную тарелку. Рыбка испускает пар.
На столе прибор для еды: шесть вилок, шесть ножей, три маленькие ложки и пять рюмок. Последние различной емкости и стоят тесно одна к другой, как органные трубы.
Душу мою охватывает легкое беспокойство.
Маленькая рыбка лежит передо мной и ждет; два фрачных господина тоже ждут.
С точки зрения логики к маленькой рыбке надо подступать с наименьшим ножом и наименьшей вилкой, но мы в Париже, и здесь все подчиняется совершенно иной логике. Двери должны закрываться так, как будто их хотят открыть; трамваи ходят в абсурдных направлениях и т. д.
Следовательно, за маленькую рыбку надо приниматься с большим ножом и большой вилкой. Возможно, еще лучше остаться нейтральным и выбрать прибор средней величины. Во время моей тихой медитации возникают новые осложнения. Подходит запыхавшийся фрачный господин и ставит на стол банку с черным сапожным кремом, эта банка тоже уложена на серебряную тарелку.
Надо поторапливаться, иначе история станет еще запутанней.
Я соскабливаю рыбку и разделываю ее. Неожиданный оборот: у нее нет спинного хребта. Это моллюск, наподобие Мушиноглазого. Ну да ладно. Я разрезаю его на куски и ем. Он невкусный, но это меня не удивляет. Что вообще хорошего в жизни? Когда я сюда входил, я уже знал, что здесь ничего хорошего быть не может. Крем для обуви я даже не трогаю. Если бы у него по крайней мере было название.
Оба фрачных джентльмена у меня за спиной застыли как статуи и не шевелятся. Какое у них назначение здесь? Зачем они неподвижно уставились в воздух? Они определенно делают это не за так. Я готов заплатить даже за то, чтобы они ушли, чтобы хоть один из них убрался.
Когда я положил на место прибор, подошел господин, что был справа, он наклоняется к столу и нажимает снизу на кнопку звонка.
С шумом появляется господин во фраке; господин, что слева, отдает ему мою тарелку.
Одновременно сервируется стол под второе блюдо.
Короче, один для звонков, другой для очистки стола. И второе блюдо тотчас приносится. Никакой паузы, мне не надо ничего делать, кроме как есть. Ну, и платить. На стол ставят голубую чашку. В ней кипяток, и в нем, если не ошибаюсь, плавают по кругу кусочки лимона. Нечто ножеобразное, возникшее, пожалуй, из скрещивания вилки и ножа, лежит рядом. Кроме того, передо мной ставят также пузырек с микстурой и непонятную четырехугольную вещицу на небольшой изящной тарелочке.
Оба господина сзади меня ожидающе смотрят в расположенное напротив зеркало. В первый момент у меня возникает идея помыть руки. По обстоятельствам надо, видимо, в воду добавить несколько капель микстуры. Но как будет смотреться мытье рук посреди трапезы, не в начале и не в конце? Я же ничего не ел руками. А что там в станиолевой бумаге на тарелочке? Это ведь тоже относится к сему блюду.
