Лина Дорош - Новые туфли хочется всегда

– Так, ничего, – я посмотрела на руку, будто проверяя, не остался ли след от помады после поцелуя. Глупость, конечно, но другого смысла в таком пристальном изучении своей же руки не было. Потом подняла глаза на Марка: – И еще. Я сама тебе позвоню, хорошо?

Глава 6. Важно. Жить здесь всегда

Когда приехала в аэропорт, поняла – не хочу возвращаться. Не могу. Если вернусь сейчас – получу разрыв сердца. Лучше остаться здесь. Пожить-подумать. К Марку любовь «была», если она была. К Максу любовь тоже «была». К чему мне возвращаться? К кому? Что-то объяснять, молить о прощении? Драматические спектакли – не мой стиль. Я сама недавно говорила, что если слишком долго чего-то ждешь, то, как правило, получаешь фигу с маслом (простите за грубость). А если добиваешься и получаешь-таки желаемое, то оказывается, что тебе этого счастья уже вовсе и не нужно. Прямо в аэропорту отправила по факсу заявление о собственном желании уволиться.

Естественно, тут же раздался звонок. К гадалке не надо ходить, чтобы понять, что звонила Нюся.

– Я думала, что мы – подруги!

– Так и есть. Я очень тебя люблю, Нюсь. Не ругай хоть ты меня, дорогая.

– Ладно. Ты остаешься с Марком?

– Нет.

– Когда приедешь?

– Нюсь, хочу здесь задержаться.

– Где здесь?

– Еще не решила, где именно.

– Не сходи с ума! Еще все можно исправить с Максом. Или выбери Марка. Прими решение, в конце концов! Сколько можно витать в облаках?!

– Я не знаю, чего хочу. Понимаешь? Знаю, что хочу пожить здесь. Одна. И подумать. Может быть, потом смогу что-то решить.

И тут Нюся сказала то, чего я от нее не ждала:

– Знаешь, может быть, ты и права. Оно у тебя есть. Дай Бог, выведет.

– Оно?

– Звериное чутье, что нужно делать. Ты такую стойку принимаешь, будто на затылке радар, который направление указывает. Покрутишь этим радаром, и ты уже знаешь, что тебе сейчас нужно. А у меня всегда всё от головы.

– Поэтому у тебя всё хорошо, а я опять только и имею, что радар, и чую им, что мне сейчас нужно.

– Ты только звонить не забывай, ага?

– Обещаю, Нюсь, что буду. Регулярности только не обещаю.

– Я и не тешу себя напрасными надеждами. Ну, ты хоть потом, позже вернешься?

– Не знаю.

Выключила телефон и решила купить местную сим-карту. Невозможно начать новую жизнь со старым номером телефона.

Шла по улице и увидела парикмахерскую. Зашла, даже не подумав зачем. Сказала «Bonjour [2] » и села в кресло. Зал маленький. Кресло всего одно. Мастер тоже один. Внешность не европейская. Если надеть чалму – вылитый индус. Я смотрела на себя в зеркало. Он смотрел на меня в зеркало. Смотрел не на мои волосы, а в глаза, но взгляды наши не встретились.

– Madame?

– Comme vous voulez [3] .

Мастер продолжал смотреть на мое отражение в зеркале. Я же смотрела в зеркало, но видела в нем не себя. Нюся только-только поступила в институт, как у нее начался бурный роман. Мальчик учился в архитектурной академии на промышленном дизайне и увлекался буддизмом и музыкой. Казалось, что музыкой больше – бренчал на гитаре в студенческой группе. А когда мы с Наташкой приходили в гости в общагу – отбивал нам странные ритмы на там-таме и рассказывал нам о буддизме. Очень светло улыбался. Это всё, что видела я. Втроем мы виделись редко. Зато они почти всё время проводили вместе вдвоем. Они не говорили о свадьбе, но в Наташке с каждым днем крепла уверенность, что со дня на день они поженятся. И вот однажды он позвал нас к себе после концерта. Наташка задавала глазами ему вопрос: мол, ты уверен, что зовешь нас обеих? А он будто не замечал этого ее вопроса, как-то светло шутил и вел нас обеих за руки к себе в общагу. Про себя я думала, что выступали они сегодня как-то необычно. Очень уж хорошо играли. Я бы сказала, слишком хорошо. Как в последний раз, как будто прощались. В его комнате мы уселись рядком. Из воздуха появился чай и конфеты. Пили чай, и тут мальчик сказал, что едет в Индию. На месяц. Мы порадовались за него и ничего не заподозрили. Будто бы. Наташка скучала, писала ему письма по электронке. Он иногда отвечал. Вернулся он не через месяц, а только через два. Совсем прозрачным и лысым. Увидев широко открытые глаза Наташки, он с улыбкой сказал:

– Мундан, – и погладил себя по голове.

– Что?

– На волосах оседают наши проблемы. Собери их и выброси в Ганг – река всё растворяет.

– Ты отрекся от меня?

– Я сделал ритуальную стрижку.

– Ты отрекся от меня.

– Не от тебя. От этого мира. Мне плохо здесь.

– Плохо со мной?

– С тобой хорошо, но мне здесь плохо. Я уезжаю в Индию. Навсегда.

– Да пошел ты!

Наташка молчала об этом разговоре неделю. Потом пришла ко мне вечером. Сняла шапку. Я села на пол – она побрилась наголо. И с кривой улыбкой сказала:

– Мундан. Чтобы избавиться от информации – нужно ее состричь. Буквально. Сделать короткую стрижку – мало. Побрить голову наголо – только так можно родиться заново.

– Ага, догадываюсь, от кого ты этого понабралась.

– Согласна, способ странный, но надежный. Взаправду помогает умереть и возродиться.

– Свадьбы не будет, я правильно понимаю?

– Ага. Я оказалась на руинах почти брака и любви.

– А он?

– В Индии.

– Что делает?

– Бросает волосы в Ганг.

– И всё?

– Ничего не знаю. Всю информацию выбросила в реку вместе с волосами. И знать ничего не хочу!

Родители Наташки испугались за психическое здоровье дочери и отправили ее в ведомственный санаторий в Сочи – подышать зимним морским воздухом и прийти в себя. Там она познакомилась со своим будущим мужем – он скупал старые санатории и просто земельные участки в интересах московского инвестора. В общем, ни разу до сегодняшнего дня я не вспоминала о тех событиях. А сейчас, сидя в кресле, я хотела, но не решалась попросить сделать мне мундан. Боялась, что это будет выглядеть излишней экзальтацией. Ненормально так экстремально реагировать на очередной небрак. Даже если их два подряд. Тем более виновата во всем сама.

Я смотрела в зеркало. Мастер видел лихорадочный блеск моих глаз. Он потрогал волосы, приподнял их у корней. Они упали как-то совсем безжизненно. Потом мастер каким-то особым способом скрутил несколько прядей и опять их отпустил. Смотрел, как волосы исполняют акробатический этюд. Жизни в их движении не было. Он еще раз заглянул мне в глаза, отошел от кресла, принес какую-то коробку, потом взял станок и стал отстригать мне прядь за прядью и складывать их в коробку. Мои глаза горели всё ярче, а голове при этом становилось всё легче.