Елена Колина - Про меня

– Scio me nihil scire. Зачем тебе?

– Хочу написать крупными буквами и повесить на холодильнике.

Хочу повесить на холодильнике и показывать Элле при каждом удобном случае.

Сократ сказал: «Я знаю, что я ничего не знаю». Чем больше знаний у человека, тем лучше он понимает, что его знания незначительные. Швабре Элле так же чужда эта идея философской скромности, как нашей лицейской кошке Муре, даже меньше! Мура тоже считает, что много знает, но хотя бы не говорит: «Напомни мне, что это».

Когда при Элле упоминают какого-нибудь писателя, художника, оперу, пьесу, картину, она напрягается и говорит Санечке: «Напомни мне, что это». Нет, человек не обязан все знать, как Санечка, даже если этот человек знаменитая писательница любовных романов!.. Но почему просто не сказать: «Я не знаю», как Катька? Или не промолчать, а потом потихоньку посмотреть в Интернете, как Катька? Элла считает, что все знает, и все время – прыг в галошу!

Элла не знает ни-че-го! Она как зубрилка-отличница, а что в школе не проходили – она не знает. Не знает, что Дега рисовал балерин, а у Шагала на каждой картине притаился козлик, что сестер Бронте было три, что Айрис Мердок писательница, а не писатель, не знает, что такое дискурс, – ничего, что ВСЕ знают! У Эллы нет культурного слоя! Как будто у нее под вечерним платьем дырявый халат.

Это объективно.

Моя главная жизнь

Вторая встреча Катьки с новым режиссером была не свиданием.

Оказалось, что и первая встреча была не свиданием. Все это, роман с Катькиным портретом, странный разговор в кафе, все это не роман, а – роль!..

Катька верила и не верила, была как будто немного не в себе.

Сидела, смотрела в одну точку. Вдруг вскочила, сказала решительно – нет, это не моя роль!

Села, опять уставилась в одну точку, нервно кусала губы. Вдруг вскочила, сказала решительно – нет, это моя роль!

– Но какая роль, какая?!

– Маша.

– Маша?!..

Роль Маши самая интересная из сестер, недаром в первой постановке Машу играла Книппер-Чехова, а Вершинина играл Станиславский. Роль Маши – главная.

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!..

– Он сказал, что специально разозлил меня тогда в кафе. Оказалось, что ему это и надо. У него такая Маша – робкая во внешних проявлениях, с виноватым выражением лица, но с внутренней силой и страстью. Разговор в кафе кажется странным, но на самом деле нет. Это очень рискованное решение дать мне Машу, он должен был понять, есть ли у меня энергетика или я обаятельная, но вялая.

Режиссер сказал, что она не заштампованная, что у нее индивидуальность, что она – это чувственность и благородство, что она актриса без героини, что она ничего не требует, просто любит…

Я сама немного запуталась, кто «она», где Маша, а где Катька.

– Кто чувственность и благородство, ты?

– Да. Это я, – гордо сказала Катька, – то есть нет, не я. Маша!

И вдруг смутилась:

– Нет, ну какая Маша, не может быть… А может быть, он еще и не предложил, просто мне кажется? Он со мной говорил, но ведь Ленка ходила, просила Машу…

И тут же сказала, округлив глаза – невероятно – Маша!!! Это же просто счастье – Маша!

Значит, Катька и не мечтает о ролях?! Значит, ее призвание быть счастливой неудавшейся актрисой?! Я глупая наивная дура! Ничего не понимаю в людях, даже в Катьке, а воображаю себя режиссером жизни… Вика сказала бы – тоже мне, режис-сер!

Режиссер решил провести с Катькой пробу, как в кино. Обычно в театре этого не делают, но Катька – неиграющая актриса, поэтому проба.

При слове «проба» Катька превратилась в креветку, как я в кабинете врача, – прилегла на кушетку, распустилась, опала и отупела лицом.

– Катька, наш спектакль – твой последний шанс, – говорит Вика.

Вика говорит «наш спектакль», «наш Чехов», «наши "Три сестры"». Уверена, что скандал в суши-баре повлиял на Санечкино решение, не будь скандала, он не пригласил бы молодого режиссера, а тот не предложил бы Катьке роль. Вика считает, что она благодетель театра, русской культуры, молодого режиссера, Чехова и Катькин.

– Викон, ты лучше говори – мой спектакль, мой Чехов, мои три сестры, – предложила Катька.

– Ты понимаешь, что это твой последний шанс? – настаивала Вика.

– Викон, я не хочу последний шанс, последний шанс звучит очень страшно, – возразила Катька. – Я лучше откажусь.

Вика хочет, чтобы Катька «была настроена по-боевому».

А Катька была как я, когда мне было семь лет.

Санечка повел меня кататься на карусели. Мы так бесконечно долго стояли в очереди, что когда я, наконец, уселась на лошадку, от долгого ожидания, предвкушения, надежды меня стошнило. …А лошадка, между прочим, оказалась не так прекрасна, как я думала, с некрашеным боком.

Вика держится как Катькин руководитель жизни. Взращивает ее как редкий цветочек в горшке, поливает, удобряет, расправляет листочки.

– Катька, это будет фурор!

– Фурор?.. – еще больше испугалась Катька. – Ужас!

Вика уговаривала, будила надежды, оскорбляла.

– Катька, ну неужели в тебе совсем нет никакого самолюбия, тщеславия, ты же актриса! Нет, ты дрянь какая-то, а не актриса!

– Пусть, мне и так хорошо, – кротко соглашалась Катька.

Умоляла:

– Катька, я буквально стою перед тобой на коленях, ради меня!..

– Что ради тебя? Опозориться, провалиться?! – кричала Катька. – Я знаю, что ты думаешь! Думаешь – ну, ты не Комиссаржевская, сыграешь как-нибудь, и сойдет.

– Да, – удивленно согласилась Вика, – а что? Я правильно думаю.

Шантажировала Катьку Санечкой:

– Этот человек не возражает дать тебе роль, значит, ты справишься!

– Это же не его спектакль, он не может сказать «нет» при выборе актеров, – резонно отвечала Катька.

– Он знает, что, если он только попробует отнять у тебя роль, ему не жить! Он в тебя верит!

И, наконец, Вика пустила в ход свой самый главный аргумент:

– Человек должен быть сильным, посмотри на меня!

– Ну ладно. Не хочу лишний раз на тебя смотреть, – сдалась Катька.

Мы скрыли от Вики, на какой день и час назначена проба. Пошли на пробу вдвоем.

У дверей театра Катька сказала:

– Втолкни меня.

Я втолкнула ее в дверь театра и осталась ждать в соседнем кафе. Санечка так отвел меня в первый раз в школу – я ушла в класс, а он сидел в машине, чтобы быть наготове, вдруг у ребенка начнется истерика.

Катька пришла через час с опрокинутым лицом.

– Провалилась? – мрачно спросила Вика. Она давно уже сидела за моим столом как перст судьбы. Откуда она всегда все про нас знает? Установила в наших карманах подслушивающее устройство?

– Да, провалилась, – независимо ответила Катька, – вот и хорошо, мне и не надо.