Вера Колочкова - Коварство, или Тайна дома с мезонином
– Мисюсь… Я вижу, что-то с тобой происходит в последнее время… Ты другая какая-то стала, сестренка… Не хочешь мне рассказать?
– Ой, да чего такого рассказывать, Тин! Вечно тебе что-то кажется! Все, поумнела я, обещаю! Больше ни в одну историю не вляпаюсь, буду дома сидеть, к экзаменам готовиться…
– Да я не о том! Ты не бойся, я все-все пойму. Может, ты влюбилась, Мисюсь? Расскажи… Мы вместе решим, что делать…
– А что делать? – вдруг зло повернулась к ней Мисюсь. – Что, что мы можем сделать? И не ходи вокруг да около, я прекрасно понимаю, что ты хочешь мне сказать! Что я в твоего мужа влюбилась, да?
– Да, Мисюсь. Именно об этом я у тебя и хотела спросить…
– Ну так и спрашивай! А то – вместе решим, вместе решим… Чего ты из себя интеллигентку тут строишь? Передо мной-то зачем? Ревнуешь – так и скажи! По-простому! И не надо меня воспитывать, поняла?
– Успокойся, сестренка. Не злись. Давай все-таки поговорим.
– Ага, поговорим! И решим! Да что, что мы с тобой решим? Он же твой муж, и ты мне никогда его не отдашь! Умрешь, а не отдашь! Так ведь?
– Мисюсь, прекрати! – Все-таки перешла на повышенный тон Тина, не выдержав ее наглого напора. – Ты хоть понимаешь, что сейчас несешь? Понимаешь, в какое неудобное положение всех нас ставишь своими фантазиями? В конце концов, это же неуважение к Антону Павловичу… Он тебе не мальчишка-ровесник! И чего это тебе вздумалось вдруг вообразить, что ты в него влюблена?
– А… Он что, тебе сам сказал?
– Ну, это неважно… В общем, делай выводы, Мисюсь! Мне эта ситуация тоже очень неприятна! Не хочешь со мной говорить – пожалуйста! Но с Антоном Палычем, уж будь добра, веди себя прилично! Уж постарайся, чтоб мне не было за тебя стыдно!
– Тогда и ты веди себя прилично, поняла? И не надо из себя добрую любящую мамочку изображать! Давай поговорим, давай решим… Вот роди себе ребенка, его и воспитывай! А меня не надо! Да ты меня и не любишь вовсе! Не любишь! Не любишь! Я же вижу!
– Почему, Мисюсь? Я очень тебя люблю. Ты же знаешь… – снова оторопела от ее напора Тина.
– Да? Любишь? Да ты же только и делаешь, что постоянно унижаешь меня перед ним! Сюсюкаешь со мной, как с маленькой и глупенькой… И разговоры свои специально книжноумные при нем заводишь, чтоб показать, какая я дура неученая! Что книжек не читаю! Ах, поэтика чеховского языка! Ах, расчудесный его текст! Ах, грустный подтекст! – снова состроила Мисюсь злую гримаску, пытаясь изобразить присущие Тининому голосу интонации. – И вообще, не говори со мной больше об этом! Не хочу! Не хочу! И не нужен мне твой Антон Палыч вовсе! Раз он такой… такой… Раз он сам тебе все рассказал!
– А почему он не должен был мне этого рассказывать, Мисюсь? Я ведь ни ему, ни тебе не чужая. Ему, не забывай, – жена, а тебе – родная сестра…
– Да при чем здесь это? Жена, сестра… Ты не понимаешь! Не понимаешь! Я ему сама открылась, а он…
– Ты и в самом деле сейчас рассуждаешь как ребенок, Мисюсь. Как маленькая обиженная девочка. Девочка-эгоистка. Что из того, что сама открылась?
– А то! Я же думала, он порядочный! А он взял и все тебе рассказал! А мне теперь как быть? Знаешь, как мне больно? И ты тут еще со своими беседами! Уйди, Тина, не хочу я с тобой беседовать! Не хочу! Не хочу!
– Мисюсь, успокойся… Ты что, и в самом деле в него влюбилась? Но это же… Как же… И что нам теперь делать, Мисюсь?
– А что делать? Ничего не делать! Не бойся, ничего с твоим мужем не случится. Раз он такой, и не надо тогда ничего…
Расплакавшись, Мисюсь убежала в свою комнату и просидела там, закрывшись, до следующего утра. Даже к ужину не вышла. Приехавший с вечерних лекций Антон ни о чем Тину не спросил и отсутствия Мисюсь за столом как бы и не заметил. С этого времени у них вообще началась очень странно-неудобная жизнь. Многие вещи перестали проговариваться вслух, как бывало это раньше, и глаза у всех троих затянулись невидимой, но достаточно плотной дымкой недоговоренности, и детская резвость Мисюсь разом ушла из нее, обернувшись холодным уважительным смирением по отношению к «сестре-благодетельнице», принявшей ее в свой большой дом с мезонином… И по отношению к Антону Мисюсь изменилась, была с ним очень уж подчеркнуто вежлива. Так обычно ведут себя обиженные начальниками подчиненные, желая хоть каким-то образом продемонстрировать свою тайную обиду, которую по законам субординации просто так и не выскажешь. Хотя, на посторонний взгляд, семейные их отношения выглядели весьма прилично. Все, в общем, было так, как и раньше. Антон с Тиной уезжали утром в университет, вели долгие между собой интересно-творческие литературные разговоры, ходили в гости, вечером все собирались за ужином, и супружескими ночными радостями Антон с Тиной себя ничуть не обделяли, и любили друг друга по-прежнему. Антон, Тине казалось, даже намного чаще стал говорить ей о своей любви, чем раньше…
А только неудобство все равно поселилось в их доме основательно, незримо присутствовало за столом, в Мисюськиной неожиданной замкнутости, в быстрых и не по-детски злобных ее взглядах. У Тины даже однажды мысль вдруг в голове отчаянная промелькнула: а не отправить ли ей сестренку обратно в Белоречье? Нет, не от греха, как говорится, подальше – она и мысли ни о каком таком грехе до себя не допускала, – а ради того прежнего их с Антоном совместного в этом доме пребывания, которое порушилось так обидно после появления Мисюсь. Но она тут же строго себя оговорила, и порыв этот нехороший уничтожила на корню. Еще чего – обратно отправить! Нашлась тоже гедонистка-ревнивица. Прежние удобства жизненные, видишь ли, ей подавай! Глупости все это, глупости! Вот повзрослеет девчонка и сама поймет, что вела себя глупо… Да и в институт, хочет она или не хочет, поступать все равно надо. Сейчас без образования никуда. Там и жениха себе найдет. Ничего-ничего… Все обойдется, все образуется…
Так встретили они в доме с мезонином Новый год, который начался очень уж для них грустно, словно подхватил неловкую эстафету года прошедшего. Поначалу, конечно, он им хорошую новость принес – в самом начале января родился у Тины племянник, и она радостно поздравила Алешу и Свету с этим событием, пообещав по весне приехать к ним в Белоречье, чтоб взглянуть на Митеньку. Однако уехать ей туда пришлось гораздо раньше, через неделю буквально, следуя испуганным Алешиным призывам о помощи, – увезли Свету срочно в больницу, сердце ее больное все-таки закапризничало после родов. И Алеша весь чувством вины измаялся, и перепугался за жену вусмерть – сам уговорил ее рожать, хоть и запретили ей врачи… Тина хотела и Мисюсь с собой прихватить, да та вдруг страстно воспротивилась и ехать с сестрой не захотела ни в какую:
