Вера Колочкова - Коварство, или Тайна дома с мезонином
Положение спасла жена Ильи Александровича. Бывают на свете, слава богу, такие умные жены. Быстренько воспользовавшись приглашением Рижского университета, бросила в один день все и уехала туда на целых полгода, и Илью Александровича с собой утащила, правдами и неправдами выхлопотав и для него семестр лекций по зарубежной литературе. Там Илья Александрович благополучно и прозрел и одумался. И очень своей мудрой жене впоследствии был благодарен…
Антон Палыч долго потом на свояченицу сердился за эту историю. Как бы там ни было, а хорошего друга потерял. Потому что хоть и обошлось все, а осадок в душе остался. Тот самый осадок, который дружбу под корень разрушить может. Хотел даже в первом, самом яростном гневе Мисюсь обратно в Белоречье спровадить, но довольно быстро остыл. И Тина за сестру просила – жалко девчонку стало. В самом деле, глупая еще. Да и сама Мисюсь после этой истории испугалась, притихла совсем, как мышка. После ноябрьских праздников и впрямь пошла на подготовительные курсы при университете, и даже однажды – о чудо! – поднялась к Антону Павловичу в мезонин и попросила дать ей почитать что-нибудь из классики…
– Неужель и вправду поумнела? – насмешливо спросил он, доставая с полки пушкинские «Повести Белкина». – На, почитай вот «Барышню-крестьянку», что ли… Та еще хитрюга была эта барышня, вся в тебя…
– Да я не хитрюга, Антон Палыч! – обиженно вскинула на него глаза Мисюсь. – Просто… Просто вы меня не понимаете совсем… Ни вы, ни Тинка…
– И в чем это, интересно, мы тебя не понимаем?
– Ну, не всем же дано книжки любить. А вы только по себе о людях судите! А может, у меня другие какие способности? А вы – книжки да книжки…
– А что… Может, ты и права, слушай… – задумчиво и внимательно на нее глядя, произнес Антон Палыч. – И даже определенно права… Чего это мы к тебе так с этим чтением привязались?
– Ну так и я говорю…
– Тогда скажи: чем бы тебе хотелось заниматься? Вот скажи четко и определенно: чем?
– А вы сердиться не будете?
– Нет.
– Точно?
– Слово даю!
– Ну, тогда… Вы бы меня машину вашу водить научили, вот это было бы здорово…
– Машину?! – опешил от такого неожиданного заявления Антон Палыч. – Ну, Мисюсь, не знаю… Это ты у Тиночки сначала разрешения испроси… Чего это тебе вдруг такая фантазия в голову пришла?
– Не знаю! Хочу, и все! Давно хочу. Даже во сне вижу, как я руль кручу…
– Ну что ж, хорошо… – грустно-снисходительно усмехнулся Антон Палыч. – Машину так машину. Вот завтра прямо и начнем, если Тиночка возражать не станет…
Тина нисколько против нового увлечения Мисюсь не возражала. Очень тяжело пережив историю с Ильей Александровичем, она даже обрадовалась такому повороту событий. Тем более видела, как и сам Антон идеей этой неожиданно вдруг увлекся – свояченицу вождению научить. А уж про Мисюсь и говорить было нечего. Совсем будто подменили девчонку – и глаза интересом загорелись, и способности к новому занятию откуда ни возьмись проявились у нее недюжинные. Схватывала все с лету, ученицей была прилежной, чем вызывала к себе особого рода уважение. Потому что не полагалось юным девушкам в те времена баранку крутить. Совсем не женское это было дело. Считалось тогда, что у женщин мозги вовсе не так устроены. Антон Палыч Мисюсь в этом отношении даже похваливал. И удивлялся восторженно, насколько она способной автомобилисткой оказалась. И экзамены водительские с первого захода сдала, будто играючи. И Тина была довольна, что сложились у девчонки наконец с ее мужем хорошие и доверительные отношения…
В общем, и месяца не прошло, как Мисюсь стала гонять по городу на белом Антоновом «Москвиче» самостоятельно. При деле оказалась. Они и успокоились оба. Чем бы, как говорится, наше дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А «дитя» и в самом деле тешилось напропалую. Сначала к ужину стала задерживаться, потом и до позднего вечера где-то пропадать… Они порой с ума сходили, ее ожидая. Правда, Мисюсь их успокаивала, что компанию себе нашла исключительно подходящую, сплошь только приличная «золотая молодежь». Все также за рулем, все из хороших семей, все прилично-дорого одеты…
– Значит, ты у нас теперь золотая? – насмешливо допрашивал ее Антон Павлович.
– А вы что, раньше этого не замечали? – кокетливо парировала Мисюсь. – А зря не замечали! Надо было давно присмотреться!
– Ну-ну… А ты, вообще, в курсе того, что умные люди про «золотых людей» говорят?
– Нет… А что говорят?
– А не все, мол, то золото, что блестит…
– Да ну вас, Антон Палыч! – махала на него беспечно рукой Мисюсь. – Опять вы за старое! Книжки свои, что ль, имеете в виду? Так это кому как! Я вот блестеть предпочитаю, а не бумажной пылью покрываться…
Антон вздыхал только. Надо же, упорная какая девчонка. Гнет свою линию, и все тут. Тиночка вот совсем, совсем не такая…
– Вы будто и не сестры, слушай! Ну ничего общего меж вами нет! Ни одной точки соприкосновения. Бывает же… – поделился он как-то своими наблюдениями с Тиной. – Разные вы, как небо и земля…
Странным отчего-то показался Тине Антонов голос, когда он их с Мисюсь сравнивать начал. Даже и не странным, а чужим каким-то. Будто нотка посторонней какой задумчивости в этом голосе появилась, которой раньше и не было. Антон же тем временем продолжал:
– А знаешь, Тин-Тин, в этой ее жажде хорошей, благополучной жизни что-то есть такое… такое… нам непонятное, в общем. Может, мы и правда с тобой не так живем, Тин-Тин? Может, не так уж и не права эта девочка, когда вступает в отчаянный бой за чисто материальные свои притязания? А? Как думаешь?
– Не знаю, Антон… – задумчиво отвечала ему Тина. – Тут дело вообще не в том, кто прав, кто не прав… Настоящей правды действительно никто не знает! Каждый своим путем идет. Тем путем идет, каким ему идти приятнее…
– Ну вот ты, например, рада была, когда из общежития в этот дом переселилась? Какое у тебя тогда чувство было? Ты радовалась? Или нет? Не помнишь?
– Нет, не помню…
Она улыбнулась ему виновато и лишь плечами пожала – действительно не запомнилась ей сама по себе та радость как таковая. Она тогда к нему, к нему переезжала, а не в его дом с мезонином! Чего это он… Да и вообще, все это благополучное и сытое по всем параметрам замужнее ее существование, как ей казалось, происходило и не с ней будто, а где-то рядом, в параллельном каком пространстве, ничуть не мешая и собой нисколько не искушая. Она даже покупку новых красивых туфель запомнила потому только, что в тот же день, наткнувшись в букинистическом на потрепанный томик Ахматовой, неслась домой как угорелая, чтоб похвастать перед Антоном приобретенной по случаю книжной драгоценностью, и все ноги себе в кровь стерла…
