Тереза Маммерт - Этот прекрасный сон
– Какие у нас на сегодня планы?
– Конечно, трудно изобрести что-то, что затмит пикник на автосвалке и допрос в моей квартире, но, по-моему, я нашел одну вещь, которая может тебе понравиться. Вот, держи.
Я разжал потную ладонь и, молясь, чтобы Эйвери не расхохоталась мне в лицо, протянул ей маленькую коробочку из синего бархата. Она взяла ее в свои изящные пальчики, нахмурилась и насмешливо, с ямочками на щеках, сказала:
– Надеюсь, это не предложение руки и сердца. Потому что для поездки в Вегас у меня чемоданы не собраны.
– Пока нет, – ответил я и, не успев вовремя остановиться, добавил: – Да и вообще нет.
«Господи! – подумал я. – Что за бред я несу! Будто снимаюсь в фильме „Изгоняющий дьявола“».
Эйвери посмотрела на меня удивленно. Я инстинктивно выставил вперед руку, словно защищаясь от возможного удара в пах, и простонал:
– Я ничего такого не хотел сказать. Просто уже открой наконец эту чертову штуковину.
Подавив смешок, Эйвери подняла крышку квадратной коробочки, взяла с атласной подкладки тонкую шариковую цепочку и с прищуром на нее посмотрела. Перед сияющими зелеными глазами покачивалась та самая пенсовая монетка, которую я подобрал у себя в машине в тот вечер. Было видно, что Эйвери теряется в догадках и ждет объяснений.
– Это на удачу. Счастливая монетка. Я нашел ее перед аварией.
Она выгнула брови:
– Видимо, удачу мы понимаем по-разному.
Я взял у нее из рук цепочку и раскрыл застежку:
– Ты стоишь здесь целая, верно?
Она повернулась ко мне спиной и подняла длинные волосы. Кожа на ее шее была безупречно белой и мягкой.
– И я стою рядом. – Опустив монетку ей на грудь, я принялся возиться с замочком.
Мои пальцы оказались недостаточно тонкими и ловкими, чтобы его застегнуть. Воспользовавшись этим, я наклонился, вдохнул медовый запах волос Эйвери и прошептал:
– Мне кажется, я счастливейший человек на земле.
Ее плечи слегка вздрогнули. С третьей попытки застежка все-таки замкнулась, и волосы снова упали, накрыв мои пальцы. Я еле сдержал желание провести ладонью по их нежному шелку.
Эйвери повернулась ко мне и взяла монетку в руки:
– Очень трогательно, Джош. Правда.
Я скривился, заподозрив, что она иронизирует:
– Ты уже говорила нечто подобное.
– Но я действительно так думаю.
Я пожал плечами. Кажется, я выставил себя в нелепом виде.
– Цветы умирают, а смерть мы и так слишком часто видим на работе. Я подумал, что эта монетка, может, поможет тебе, когда меня нет рядом, когда я не могу вытащить тебя из-под обломков.
Она мягко усмехнулась. Я поддел пальцем ее подбородок и приподнял его, чтобы наши взгляды встретились.
– За этот пенсовик я хочу узнать твои мысли.
Эйвери прикусила нижнюю губу:
– Ты меня… удивил. С виду ты таким не кажешься.
– Каким? – спросил я, стараясь заглушить ревность.
Я знал, какого она была мнения обо мне и кто ей нравился до меня.
– Ну… – Она взяла монетку и, нахмурив брови, заглянула в дырочку, просверленную посередине. – Не думала, что ты мастер на все руки. Чем еще ты увлекаешься? Вклеиваешь в альбом вырезки из газет или рисуешь на стенах облачка?
* * *Я вцепился в руль до боли в пальцах. Еще никогда я так не суетился ради того, чтобы произвести впечатление на женщину. Улучив удобный момент и взглянув на Эйвери, я немного успокоился. Она рассеянно теребила монетку.
– Ты как будто нервничаешь, – заметил я, сбавляя скорость перед поворотом с Мильтон-авеню на Бродбек-стрит.
– Может быть, – призналась Эйвери.
Я приосанился.
– Да я не к тому, – вздохнула она, закатывая глаза для большей выразительности.
– Чему – тому?
– Я просто… понимаю, как ты обычно общаешься с женщинами. Вижу, как они на тебя смотрят, и… догадываюсь, скольких ты использовал.
– Боишься, что я с тобой просто играю? Заберусь в твои старомодные трусики, а потом исчезну?
– Ну да… Погоди, что? Я не ношу старомодных трусиков! Кто тебе такое сказал? Деб?
Я усмехнулся:
– Знаю, какая у меня репутация, и не буду врать, что не заслужил ее. – Припарковав машину, я посмотрел на Эйвери: она съежилась, сцепив руки на коленях. – Но я никогда никому ничего не обещал. Все те женщины точно знали, чего я от них хочу.
– Мне ты тоже ничего не обещал. – Эйвери произнесла эти слова почти шепотом, но я все равно расслышал в них слабый отголосок обиды. – Так что, если все это часть игры, я играть не хочу. Я не такая, как другие медсестры.
Я протянул руку и, поколебавшись, заправил Эйвери за ухо медовые волосы. Она повернулась ко мне, в глазах читалась тревога. Чем бы ни было это непонятное чувство, она тоже его ощущала. И оно до смерти пугало нас обоих.
– Эйвери, ты думаешь, это меня смутит? Наоборот: именно это мне в тебе и нравится.
Я видел: она все еще сомневается, но ей хочется мне поверить, хочется дать шанс. А больше я ни о чем и не мог просить. Когда она потеряла сознание и я взял ее на руки, что-то изменилось. Теперь я не мог причинить ей боль. И не должен был допускать, чтобы это сделал кто-то другой.
Эйвери перевела взгляд с моего лица на деревья за окном:
– Ты привез меня… в лес?
Она нахмурилась, а я не сдержал смеха:
– Да.
Я вылез, обошел машину и открыл дверцу Эйвери. Прежде чем подать мне руку и встать, она задумалась:
– Вообще-то, я оделась не для загородной прогулки. Надо было меня предупредить. Я бы надела что-нибудь другое.
– Ты выглядишь идеально. Доверься мне.
Сплетя пальцы Эйвери со своими, я повел ее вглубь зеленых зарослей.
Под ногами захрустели сосновые иголки. Когда среди ветвей замигали огоньки, она крепче сжала мою руку и спросила:
– Что это?
Эйвери зашагала быстрее: теперь не я вел ее за собой, а она меня. Я не смог спрятать улыбку: мы подошли к живой рождественской елке, принадлежащей лично Эйвери Джейкобс. Точнее, это была сосенка, вокруг которой я расчистил небольшой пятачок земли. Труднее всего оказалось раздобыть елочные игрушки в середине лета. После смерти сестры у нас в семье толком ничего не праздновали, а переехав, я вовсе позабыл обо всех традициях.
Эйвери ахнула, я улыбнулся. На прошлом свидании я этого не сказал, но у меня тоже были основания не любить Рождество. Стараясь вытеснить ее тяжелые воспоминания приятными новыми впечатлениями, я нуждался в этом и сам. К счастью, у матери Куинна оказалось достаточно гирлянд, шаров и мишуры. Чего только она не напихала мне в коробку! Даже пенопластового снеговика положила для полноты картины. Потом мне пришлось проявить изобретательность: чтобы на земле вокруг елки было достаточно «снега», я опустошил все больничные измельчители бумаги. Хозяин елочной фермы одобрил мою затею только при условии, что потом я уберу все до последнего клочка.
