Клетка - Ариша Дашковская
— В четырехкратном размере, — усмехнулся кореец.
— Я следующий, если что, — забил очередь кучерявый.
— Я пока пас, — процедил Васек, — болит до сих пор, мать его. Вы его растяните, как следует. А я уж потом на нем отыграюсь. Слышь, куколка, обещаю, мой хер тебе на всю жизнь запомнится, — он потрепал меня по голове.
— Смотри, Василь, он узкий до жути, — предупредил Колян. — А то хуй отвалится, новый не отрастет.
Если и есть ад, то испытанное мною было подобно ему. Нет, не подобно, это и было сущим адом. Разрываемый на части членами поочередно пристраивающихся четырех мощных мужиков, каждый из которых вколачивался с бешеным темпом, которым было наплевать на то, что я корчился от боли, судорожно хватаясь пальцами за ткань матраса, я потерял счет времени. Тело покрылось липкой, холодной испариной. Сознание начинало угасать.
— Куколка, не так быстро, — хлесткими ударами по щекам Васек привел меня в чувство. Я лежал на спине на матрасе. Белобрысая тварь сидела, склонившись надо мной, щелкая «бабочкой» перед лицом. — Ты вел себя очень плохо. Ты плохой мальчик, а плохих мальчиков обычно наказывают. Я сейчас медленно выпущу тебе кишки. В воспитательных целях. Если ты не пикнешь, то я обещаю, что быстро отправлю тебя к белокрылым ангелам, а если завопишь, то наше милое общение затянется надолго.
Он сел мне на ноги, упер лезвие в тазовую кость и, наслаждаясь, провел косую багровую линию к паху. Предплечья были зажаты словно в тиски ручищами корейца. Обеими кистями я вцепился в матрас, зубы плотно стиснул, не давая крику вырваться.
— Ну все, хорош, — курчавый похлопал по плечу Васька. — Развлекся? Достаточно уже. Дэн, пристегни его, — обратился он к корейцу и швырнул наручники. — Ехать надо, пацаны.
— Вернемся и закончим нашу беседу, куколка, — мужчина вытер нож о матрас и одним взмахом сложил его.
Кореец приковал меня наручниками к одной из труб, усадив на матрас, и вся четверка, переговариваясь и смеясь, направилась к выходу. Кто-то из них щелкнул выключателем, и свет погас.
Я полулежал на матрасе, тихо поскуливая, в полной тишине и темноте. Лишь где-то глухо капала вода. Кричать и звать на помощь я боялся. Вдруг эти нелюди услышат и вернутся. Я хотел только одного — быстрей умереть. Чтобы не чувствовать эту сумасшедшую физическую боль, которая перекрывала все, даже моральную боль и стыд от того, что только что надо мной надругались четыре мужика. Вдруг я услышал тихий шорох. Раздалось попискивание и частые шлепки по бетонному полу. Потом что-то вскользь задело ногу. От неожиданности я вздрогнул. Снова наступила тишина. По трубам зашуршало. Мягкое упало сверху на мой живот. Крыса! Дернулся, скидывая с себя эту тварь. Другая уже перебирала ледяными лапками по ноге. Вдруг резкая боль пронзила лодыжку. Собственный вскрик я услышал будто со стороны. Я чувствовал, что крыс не две, не три. Их было много. Отчаянно дергая ногами и свободной рукой, скидывал их с себя, но они снова и снова взбирались на меня снизу, падали откуда-то сверху. Не помня себя, отбивался от это серой массы, вонзающей в меня острые, словно стилеты, зубы. Читал когда-то, что крысы иногда могут сожрать беспомощного человека. За что мне такая участь? Что я сделал не так? В чем провинился? Обезумев от боли и страха, я начал грызть запястье. Я прокушу вену — лучше умереть так, чем быть сожранным заживо крысами. Вскоре я понял всю тщетность этой затеи. И тогда из моей груди начали рваться истошные вопли — вопли обреченного.
***
В конце доски у самого края в правом углу я разместил четыре фигуры. Одну за одной.На немой вопрос Олеси, я сказал только одно:
— Это те, кому я желаю смерти.
Глава 13. Портреты
А дальше был туман, густой, оглушающий. Чьи-то крики, мои или чужие. Чьи-то сдерживающие жёсткие руки. Шипение Лиса в ухо:
— Угомонись уже, придурок.
Угомонился. Но перед этим, кажется, успел куда-то заехать Лису, судя по его сдавленному ругательству. Потом только успокаивающий шёпот:
— Они не придут. Не бойся. Не придут.
И тепло, приятное тепло по всему телу.
Когда очнулся, Лис сидел рядом, не выспавшийся и помятый. Подорвался на кровати, растерянно озираясь по сторонам:
— Где Олеся?
— Ушла два дня назад. Не переживай, она больше не придёт.
— Почему?
— Странный вопрос. После того, что было.
Ледяной лавиной обрушились воспоминания. Вроде запустил шахматной доской в стену, швырялся фигурами, разбил Олесин смартфон. Кричал, что она дура, что она не может мне ничем помочь, потому что не была в том подвале, не её насиловали и резали, не её ели крысы. Что может сходить и подтереться своими книжками по психологии.
Зажмурился до боли в веках, спрятал лицо в ладонях:
— Ё-маё, что ж я наделал! Любой откажется после такого.
— Так это не она отказалась. Астафьев её выгнал. Орал так, что стены дрожали, преимущественно на русском матерном.
— А она? — отнял руки от лица и посмотрел на Лиса, кусая губу.
— Как всегда. Снежная королева, невозмутимая и величественная. Уходя, сунула мне тайком визитку. Не думаю, что я впечатлил её настолько, что она жаждет встречи со мной.
— Позвони ей, пожалуйста, — схватил Лиса за руку. — Скажи, я не хотел её обидеть. Оно само получилось.
— Хорошо-хорошо, только отцепись, — Лис выдернул пальцы из моей хватки. — Ведёшь себя, как истеричка.
Отсел от него подальше и отвернулся, чтобы не видеть его противную рожу.
Он хмыкнул:
— Ну, хорош дуться. Скажи мне, кто такие «они»? Ты кричал, что они придут за тобой.
— Не скажу, — лёг, отвернувшись к стене, кутаясь в уютное наркотическое безразличие от действия психотропов.
— Как хочешь. Может, музыку послушаем?
Он встал, видимо, за наушниками. Придётся слушать, от него всё равно не отделаешься.
Лис сдержал слово и позвонил Олесе. Оказалось, Астафьев умолчал о том, что полгода я провел в дурке, сказал только, что у его подопечного начались неврозы и бессонница.
— Она кое-что передала тебе. Два слова — нарисуй и уничтожь. Ничего не пояснила, мол, сам поймешь. Это о них, да? — Лис прищурился, всматриваясь в мое лицо. Ждал правды. Не дождался и отвернулся, сосредоточившись на разглядывании абстрактного узора на обоях. Прости, Лис, но даже ты никогда не узнаешь, что произошло со мной. Узнал бы, ты бы здесь не сидел. Брезговал бы.
— Она не злится на меня?
Лис молчал какое-то время, будто не слышал вопроса, потом повернулся и покачал головой.
— Мне кажется, она злится
