Трюк - Иден Финли
Мэтт крепко меня целует и притягивает к себе, удерживая за задницу. Я хочу его трахнуть. Хочу, чтобы он трахнул меня. Боже, да без разницы как, где и кто сверху — я просто хочу, чтобы мы трахнулись.
Однако шанс осуществить что-либо стремительно падает вместе с эрекцией, когда сзади слышится чье-то покашливание.
— Когда закончите… — говорит отец, стоя в арочном проходе между прихожей и гостиной.
— Черт, — бормочу я, уткнувшись лицом в шею Мэтта. Я, конечно, рассчитывал на громкий скандал, но сейчас, когда он вот-вот произойдет, это последнее, что мне нужно.
— Эм-м, Ноа? — подает голос Мэтт. — У тебя гости.
Сделав глубокий вдох, я отстраняюсь от него и смотрю на «гостя».
— Здравствуй, отец.
— Сын. — Папа переводит доведенный до совершенства ледяной взгляд на Мэтта.
— Мистер Джексон.
Мэтт протягивает руку:
— Сенатор Хантингтон.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, когда отец игнорирует жест Мэтта.
— Кто-то запрашивает самолет, и я, естественно, предполагаю, что это ты. А учитывая, что твой телефон уже несколько дней выключен, это был единственный способ тебя застать и убедить положить конец этим отношениям.
— Ну, этого не произойдет, — отвечаю я.
— Тебе двадцать шесть лет, Ноа. Когда ты, наконец, перестанешь играть в игры?
— Мы не играем. У нас все серьезно.
Лгать отцу всегда было легко. Кто-то напился на пляже? Нет, не я. Завалил политологию на втором курсе? Так это профессор виноват. Приеду ли я домой на День Благодарения? Естественно. Я говорю отцу то, что он ожидает услышать, потому что знаю — правда его не интересует. Никогда. Если бы я заявил, что помогаю другу, используя репутацию нашей семьи как прикрытие, отец бы, вероятно, от меня отрекся. Не то чтобы это много значило. Благодаря деду сейчас я стóю больше, чем отец.
— И как я, по-вашему, должен это представить общественности? — спрашивает папа.
— При всем уважении, сэр, — говорит Мэтт, делая шаг вперед. — Мой агент и команда менеджеров работают над восстановлением моей репутации и карьеры. Мы с Ноа не делали и не сделаем ничего, что может негативно отразиться на вашей кампании.
— То, что мой сын попал в центр медиакошмара, уже достаточно плохо.
В груди вспыхивает неожиданное желание защитить, и, клянусь, из горла вырывается рычание. Ну вот, теперь я еще и рычу. Супер. Беру себя в руки.
— Знаешь, на что это похоже? — спрашивает отец.
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Может, на то, что твой сын верит, что любовь — это любовь? И не важно, с кем? Даже если с опальной футбольной звездой с подмоченной репутацией.
— Найди кого-нибудь другого. Всю свою карьеру мне удавалось избегать скандалов.
Я смеюсь. Не потому, что отец говорит о Мэтте так, будто его здесь нет. А потому, что я не раз слышал эту речь раньше.
— Кого? Кого найти? Ты никогда не одобрял мой выбор, и мы оба знаем, что так будет всегда. Тебе нужен образцово-показательный сын-гей для кампании. Но совсем не хочется, чтобы я на самом деле был геем. Людям легче быть толерантными к гомосексуальности, если не приходится иметь с ней дело лично, так ведь? Никакого публичного проявления чувств. Никто не хочет на это смотреть. Ты твердил мне это тысячу раз. Я для тебя символ. Средство для получения голосов черных и ЛГБТ. Но было бы гораздо лучше, если бы я не принадлежал ни к тем, ни к другим.
Руки Мэтта сжимаются в кулаки.
Черт, я наговорил при нем лишнего.
— Тебе пора идти, — бросаю я отцу.
— Ты не можешь выгнать меня из моего собственного дома.
— Это мой дом, забыл?
Папе всегда было ненавистно, что дед оставил мне больше, чем ему. Доля отца в наследстве деда и так была меньше, чем у его брата, так еще и поделена со мной. Кузены в обиде на меня, потому что я единственный внук, включенный в завещание. Думаю, дед подозревал, что моя высокомерная семейка попытается вычеркнуть меня в будущем, вот и решил подстраховать. Логика толстосумов: они никогда не довольны тем, что имеют, даже если их денег хватит, чтобы купить небольшую страну.
Папа смягчается.
— Жду тебя завтра в офисе. Надо обсудить ситуацию.
— Не могу. Занят. Прости. — Ладно, даже я знаю, что звучит саркастично.
— Ты нам нужен во время кампании. Я никогда не настаиваю на твоем присутствии, но есть стратегии, в разработке которых необходимо твое участие. Ты ведь все еще в моей команде?
— Только лишь потому, что уволив меня, ты будешь выглядеть дерьмовым отцом в глазах таблоидов.
Папа в бешенстве, но в присутствии Мэтта пытается сдержаться. Насилие отец не признает. Он вообще не проявляет эмоций, если не считать вечно стоического выражения лица. Самое большое, что когда-либо делал мой отец — угрожал вычеркнуть меня из завещания. Но вот он сейчас стоит здесь, весь покрасневший от ярости. Впервые в жизни задумываюсь, что будет, если я надавлю сильнее.
— Когда ты уже, наконец, забудешь то, что я сделал для тебя в колледже? —
Папа разговаривает со мной как с капризным ребенком.
Возможно, в некотором смысле, он и прав, если учесть, что вся эта история с Мэттом — трюк, цель которого вывести отца из себя. И все же, это не я пытался держать его под колпаком. Как раз наоборот. И так было всегда. Но на этот раз, будь я проклят, если позволю себя контролировать.
— Хочешь сказать: то, что ты сделал со мной. Не для меня.
— Если бы тот парень действительно был любовью твоей жизни, то не согласился бы уйти за жалкие пятьдесят тысяч и оплату обучения. Учитывая, что знал, сколько у тебя денег. Поверь мне, он, — отец указывает на Мэтта, — ничем не отличается.
Из горла Мэтта вырывается рык, я замираю. Не могу пошевелиться. Не могу подобрать слова, чтобы достойно ответить. Единственное, что приходит на ум — большое и жирное «иди в жопу», но не уверен, стоит ли оно того.
Так что мы продолжаем молча стоять в прихожей, сверля друг друга взглядами.
— Увидимся завтра, — наконец изрекает отец и выходит за дверь.
Мои глаза прикованы к месту, где он только что стоял. Отец прекрасно знал, что именно сможет заставить меня отступить, и сказал это. Ну конечно, он должен был упомянуть Натаниеля и
