Напоминание о нем - Колин Гувер
А потом сбежала. Она бросила Скотти умирать на дороге, ушла домой и забралась в постель, потому что думала, что сумеет так избежать наказания. Мой друг умер потому, что она боялась возможных неприятностей для себя.
А теперь она ищет прощения?
Я не могу даже думать о подробностях смерти Скотти сейчас, когда она сидит рядом со мной в машине. Потому что я скорее умру, чем позволю ей познакомиться с Диэм. Если для этого мне понадобится скинуть грузовик вместе с нами обоими с моста, я вполне могу пойти и на такое.
Меня бесило то, что она считала нормальным вот так взять и прийти сюда. И злился из-за того, что она вообще объявилась тут, но, думаю, психовал еще и потому, что понял – она еще вчера ночью знала, кто я такой. Когда мы целовались, когда я ее обнимал.
Надо было слушать свои инстинкты. С ней с самого начала что-то шло не так. Она не походила на ту Кенну с газетных фотографий пятилетней давности. У девушки Скотти были светлые волосы. Но тогда я не особо вглядывался в ее лицо. Я никогда не видел ее живьем, но мне казалось, что даже фотография девушки, убившей моего лучшего друга, останется в моей памяти навсегда.
Я чувствовал себя идиотом. Я злился, мне было больно, меня использовали. Даже сегодня, в магазине, она знала, кто я, но и намеком не дала мне понять, кто она.
Я приоткрыл окно, надеясь, что свежий воздух немного успокоит меня. Костяшки моих рук, сжимающих руль, побелели.
Она безучастно смотрела в окно. Может быть, плакала. Не знаю.
Мне плевать.
Плевать.
Это не та девушка, которую я встретил вчера. Той девушки не существует. Она притворялась, и я попался в ее ловушку.
Несколько месяцев назад, когда мы узнали, что ее выпускают, Патрик забеспокоился. Он думал, что это может случиться – что она может появиться, желая увидеть Диэм. Я даже установил на своем доме камеру, направленную на вход в их дом. Так я и узнал, что кто-то сидит на тротуаре.
А я еще говорил Патрику, что беспокоиться не о чем. Она не появится тут. После всего, что наделала.
Я еще крепче сжал руль. Может, Кенна и принесла Диэм в этот мир, но на этом ее права на дочь кончились.
Когда впереди появился ее дом, я подъехал к обочине и остановился. Я не выключал мотор, но Кенна не попыталась выйти из машины. Я думал, она выскочит даже раньше, чем я остановлюсь, как сделала прошлой ночью, но, кажется, она хотела что-то сказать. А может, боялась идти в эту свою квартиру так же, как, может, боялась оставаться в машине.
Она смотрела на свои руки, сложенные на коленях. Потом подняла руку и отстегнула ремень, но продолжала сидеть в той же позе.
Диэм похожа на нее. Я всегда так думал, потому что не видел в ее чертах Скотти, но до сегодняшнего дня не понимал, как же она похожа на свою мать. У них один рыжеватый оттенок русых волос, прямых и ровных, без малейшего завитка. У Диэм глаза Кенны.
Может, поэтому я вчера почувствовал какую-то опасность. Мое подсознание узнало ее раньше, чем я.
Когда взгляд Кенны скользнул по моему лицу, я ощутил где-то глубоко внутри укол разочарования. Диэм очень походила на мать, когда грустила. Как будто я смотрел в будущее, на то, кем станет Диэм однажды.
И мне не нравилось, что человек, которого я ненавижу больше всех на свете, так похож на человека, которого я люблю больше всех.
Кенна вытирала глаза, но я не стал наклоняться и открывать бардачок, чтобы достать салфетки. Пусть вытирается своей майкой, которую носит уже второй день.
– Я не знала, кто ты, когда пришла вчера в твой бар, – проговорила она дрожащим голосом. – Клянусь. – Она откинула голову на подлокотник и смотрела прямо перед собой. Ее грудь тяжело вздымалась от дыхания. Она выдохнула в тот момент, когда мои пальцы коснулись кнопки замка на двери. Это был намек, чтобы она уходила.
– Мне плевать, что было прошлой ночью. Я волнуюсь за Диэм. И все.
Я смотрел, как слеза стекает на ее подбородок. Я ненавидел себя за то, что знал, каковы ее слезы на вкус. Ненавидел, что какая-то часть меня хочет нагнуться и вытереть эту слезу.
Интересно, а уходя от Скотти той ночью, она тоже плакала?
Изящным печальным движением она наклонилась вперед и закрыла лицо ладонями. От этого движения кабина наполнилась ароматом ее шампуня. Пахло фруктами. Яблоками. Я оперся локтем об окно и отвернулся от Кенны, прикрыв рукой рот и нос. Я смотрел в окно, не желая ничего больше знать о ней. Я не хочу знать, чем она пахнет, как звучит ее голос, на что похожи ее слезы, что я чувствую от ее боли.
– Они не хотят тебя в своей жизни, Кенна.
Стон, похожий на вздох, прозвучал так, словно в нем заключались целые годы боли. Она сказала:
– Это моя дочь.
Ее голос теперь звучал совсем по-другому. Он больше не походил на вздох, вырывающийся из груди. В нем звучали отчаяние и паника.
Я сжал руль и постучал по нему большим пальцем, думая, что же мне сказать, чтобы она поняла.
– Диэм – их дочь. Тебя лишили всех прав. Вылезай из моей машины и, сделай одолжение, уезжай обратно в свой Денвер.
Я не был уверен в ее искренности, услышав, как она всхлипнула. Она вытерла щеки, открыла дверь и вышла из моего грузовика. Но перед тем как захлопнуть дверь, она повернулась ко мне и выглядела точно как Диэм; даже ее глаза стали на тон светлее, как у Диэм, когда она плакала.
Этот ее взгляд глубоко проник в меня, но я понимал – это только потому, что она так похожа на Диэм. Мне больно за Диэм. А не за эту женщину.
Казалось, Кенна разрывается между желанием уйти, ответить мне что-нибудь или закричать. Она обхватила себя руками и смотрела на меня огромными отчаянными глазами. Потом закинула лицо вверх, к небу, и сделала глубокий вдох.
– Иди к черту, Леджер. – От боли, звучащей в ее голосе, меня буквально передернуло, но я изо всех сил сдерживался, стараясь не подать никакого виду.
Это был даже не крик. Скорее тихое, яростное заявление.
Она захлопнула дверцу машины, а потом ударила по стеклу обеими руками.
– Черт тебя побери!
Я не стал дожидаться третьего раза. Сдал назад и развернулся на улицу. Мой
