Лучшая из лучших - Алексей В. Мошков
— Ага, как со стрижками, — согласилась Настя и уточнила: — Я ведь парикмахер. — Судя по всему, отличный, — сделал Фомин комплимент ее прическе и решил, что неопрятная челка в прошлый раз все-таки была результатом неудачного дня и плохого настроения ее носительницы. — Спасибо, — улыбнулась Настя и классическим жестом, присущим, наверное, всем девушкам, поправила волосы. Да, определенно, обаяние есть. Улыбка хорошая, не выученная и не наигранная. В последнее время из-за навязанного делового этикета людей с улыбкой воспринимаешь настороженно, издали пытаясь понять, что это — маркетинговый оскал или японское «не могу, но надо». А здесь даже похоже на искренность. Не старается всем понравиться, предлагает миру принимать ее такой, как она есть.
— А вы в парикмахеры пошли по призванию или по зарплате, если не секрет?
— По зарплате. Я, вообще-то, в школе мечтала модельером стать, шить одежду, ездить на показы мод… Не сложилось.
— А чего так?
— Папа хотел, чтобы я стала врачом, он сам травматологом был. Говорил, что врач всегда нужен, самая стабильная в мире профессия. А мне не нравилось. Но пришлось поступать в медицинский, чтобы папу не расстраивать. В итоге осилила два курса и забрала документы — окончательно поняла, что это не мое.
— Папа огорчился?
— Немного. Но к тому моменту он уже и сам понял, что коллеги из меня не получится. Как говорили у нас в институте, «врач ошибается один раз — когда поступает в мед».
— Надо было учиться на синоптика: они ошибаются один раз, но каждый день.
— А бизнесмены?
— Бизнесмены ошибаются дважды: когда думают, что вроде все работает, и когда соглашаются на оплату потом.
— Я бы точно не смогла работать в бизнесе. У меня с математикой со школы беда, я абсолютный гуманитарий.
— Открою секрет: в бизнесе на фиг не нужна математика. У людей есть нужды и проблемы, а чтобы их решить, нужны деньги. Если ты можешь предложить людям простое решение их проблем, они заплатят. А вообще-то, я тоже гуманитарий. В школе по алгебре была твердая двойка. Ненавидел всей душой. До сих пор кошмары по ночам снятся.
— Я тоже школу не любила, училась только потому, что надо было. Особенно не переносила химию… Из-за химички, она меня пугала. С ней случилась какая-то жуткая автокатастрофа, в которой ей чуть не оторвало руку. На месте травмы у нее просвечивала кожа, я всякий раз боялась, что рука упадет. Очень неприятные воспоминания.
— Я, наверное, так и не узнаю, для чего мне логарифмические тождества и неравенства и зачем ради них надо было шесть лет мотать мне нервы. Вам химия хотя бы в мединституте пригодилась.
— Кстати, не сказала бы. Настоящая химия имеет очень мало общего со школьной. Но школа вообще слабо соотносится с реальной жизнью.
Они немного посидели, ожидая заказанный десерт, и Фомин с удовольствием для себя отметил, что из их беседы ушла неловкость, присущая первому этапу любого знакомства, когда нужно внимательно следить за реакцией собеседника на твои слова, чтобы понять, как выглядишь в его глазах. Настя с легкостью подхватывала любые темы, без лишних пояснений и уточнений понимала шутки Максима.
Они общались как два человека, которые знают друг друга уже достаточно долго для того, чтобы непринужденно подкалывать собеседника, поскольку уверены, что тот не обидится, а ответит еще более ехидно и вместе с тем тепло.
— Было приятно поговорить, — сказал Фомин, остановив автомобиль рядом с машиной Насти, припаркованной у нотариальной конторы. — Созвонимся как-нибудь?
— Возможно, — уклончиво ответила она. — Если вы расскажете еще о своих путешествиях.
— Расскажу. Перейдем на «ты» на прощание?
— Давай. Запиши мой номер.
По дороге домой Фомин не мог отделаться от мысли, что давно уже не общался ни с кем так просто, без того чтобы не оценивать человека. Большинство его друзей — люди семейные, и Максиму с каждым годом становилось все труднее поддерживать разговоры о женах и детях. Знакомых девушек психологические загоны Фомина интересовали, конечно же, куда меньше собственных проблем. Оставалась Оксана — такая близкая, понимающая и… постоянная. Не в смысле стабильности отношений, а в плане присутствия — она просто есть. И будет, даже если Фомин этого не захочет. Нет, она не станет предъявлять претензии, устраивать скандалы или заявлять права на Максима. Все проще: она знает, что он ценит те особые связи, возникающие только у родственных по духу людей. Эти связи будто тончайшие нити, которых не видно, но ощутить их можно почти на физическом уровне. И Оксана знает главное: в мире слишком мало тех, кого он подпускает на расстояние непринужденной дружеской беседы, поэтому Фомин не бросает того, кто стал ему действительно близок. И вот это в совокупности заставляло его все чаще чувствовать себя одиноким. Особенно пугало это ощущение, когда он был рядом с Оксаной. Так, стоп. Уж не собирается ли он обвинить ее в манипуляциях? Она знает… Он не бросит… А Максим такой невинный мимокрокодил. Как сказал бы друг Антоха: «Я взрослый, самостоятельный человек, за меня давно должна решать жена, а не мама!» И нечего морочить голову приличной девушке. Обдумывая, что ответить воображаемому собеседнику на справедливые упреки, Фомин доехал до своей высотки, удачно припарковал машину практически у подъезда и пошел навстречу Оксане, ожидавшей его на лавочке. — Здравствуй, рыбка моя, — радостно поприветствовал он девушку. — Давно ждешь?
— Не-а, минут семь, — отозвалась та. — Что у тебя с телефоном? Я тебе звоню-звоню, абонент — не абонент.
— Черт, наверное, забыл с беззвучного снять, — ответил он, доставая из кармана куртки телефон.
— Проводил важные переговоры?
— Да. Подрядчик по строительным работам какой-то не совсем адекватный попался. Вроде все обсудили, а он продолжает названивать каждые полчаса.
Вранье. С этого все и начинается. Особенно если не знаешь, когда придется говорить неправду, и заранее не продумал, что станешь врать. Но можно не сомневаться — это, безусловно, будет заметно. Все сыплются на ерунде, на мелких нестыковках в поведении, на несущественной разнице между привычными интонациями и судорожным придумыванием на ходу отмазок.
