Не рычите, маэстро, или счастье для Льва (СИ) - Тур Тереза

Потом он выпутался-таки из рубашки. И… вот потом…

Они, казалось, только-только задремали, как вдруг…

Снова его голос. И все-таки противно он отрабатывает этот вокализ. Почему он этого никогда не замечал? И почему, черт, так громко! Лева нехотя разлепил глаза и кинул взгляд на часы. Половина шестого утра. Не случилось ли чего. С Сашей?

Мысль просто обожгла его.

- Да, - обреченно ответила Ирина.

- Не хотелось бы быть навязчивой и портить тебе свидание…

Лев скривился – бабушка. Ну, конечно, не хотелось портить. Конечно.

- Но сегодня понедельник.

- Да ты что?

-  Твоя собака страдает. А у тебя первая пара. Сашу в садик я отведу. Сама.

 – Проспала.

Он даже не глядя понял, что Ирина улыбается. Потянулся – и обнял ее, прижал к себе. Как хорошо. Но. Как можно опаздывать в половину шестого утра? Еще же можно спать и спать.

- Лева, - Она поцеловала его в плечо. – Надо бежать.

- Не надо.

Ирина улыбнулась.

- Сама не хочу. Но…

В ответ навис над ней, всем своим решительным видом показывая, что не согласен. Довольный тихий смех. Ира потянулась к нему, быстро поцеловала упрямый уже щетинистый подбородок, добралась до шеи. Губы коснулись ключицы.

Они оба вздохнули. И заторопились, набросившись друг на друга, чтобы сделать этот понедельник не просто хорошим. А волшебным.

И у них все получилось. Оба они были очень целеустремленными людьми, что поделать.

А потом Ирина металась по номеру как чудеснейший из белоснежных кроликов, за которым хотелось броситься, ощущая себя Алисой – и без разницы в какое карточное королевство заведет его эта дорога.

- Я опаздываю, опаздываю, опаздываю.

И успевала кидать на него укоризненные взгляды:

- И совершенно к этому не привыкла. Вот что ты смеешься?

И он, совершенно неожиданно ответил:

- От счастья.

Вскочил, стал собираться тоже, мешая Ирине, заказывать такси, хотя она говорила, что дойти пешком ближе и проще. Скептически оглядел рубашку с оборванными манжетами – запонки, оказывается, просто так не сдались. Потер небритый подбородок и пошел ее провожать.

Утренняя прогулка по темному еще, совершенно непроснувшемуся городу, занесенному снегом. В обнимку с женщиной, которая…

- Зайдешь? – спросила она, подходя к двери.

И… он сбежал. Дурея от неловкости, от того, что Ирина могла расценить происходящее как дубль пятилетней давности, от собственного решения.

Почему?

Может быть потому, что больше всего на свете ему хотелось кивнуть – и остаться. С сыном, который бы обрадовался. Без сомнения. С уютом этого веселого и ехидного дома. С Ириной, которая… Что-то ему вдруг стало жутко пытаться даже задуматься о том, что он чувствует по отношению к ней.

Но зайти…

Он, обросший, как бомж. С закатанными рукавами несвежей рубашки. Помятый. И под вопросительные взгляды. Ладно бабушки. Саши. И…

Сбежал.

Не только от порога ее квартиры. Но из города. В Москву, где долго сидел на детской площадке перед собственным домом. Не заходя. Потому что в квартире его никто не ждал.

Нет. Он решительно сходит с ума. Да что с ним такое – ведет себя как мальчишка. Глупый. Придурошный. Влюбленный.

Влюбленный? Да ну, бред же! Он ее по сути не знает. То, что его тянет к ней – просто иррационально – это одно. Но любовь…

Может, не надо. Слишком это… проблематично всегда. Но… он вспомнил… даже не то, как они занимались любовью… как он бросился целовать ее на кухне. Вспомнил, как ему хотелось почувствовать на себе ее взгляд, в котором будет тепло и нежность.

Что? Снова? «Мама, ваш сын прекрасно болен?»

Когда он зашел все-таки в квартиру, то понял, что просто продрог. И клавиши не хотели играть мелодию под его пальцами. Капризничали что ли? Он слушал ее на телефоне, проживая вчерашний день каждой счастливой нотой. Но… повторить сегодня не мог.

«Дурак! - билось в голове. – Какой же дурак. Ушел».

Позвонил он Ире, совершенно измучив себя за эти бесконечные часы, уже под вечер. Когда налетели сумерки, обернувшись вдруг проливным дождем, а тишина в доме стала невыносимой.

- Привет, - осторожно проговорил, ожидая, что она сейчас с ним или заговорит ледяным тоном. О! Как Ира по-королевски умела его проговаривать. Сразу становилось холодно. Или вообще отобьет звонок. Но он сегодня это заслужил. Или?..

- Привет, - вроде бы жизнерадостно откликнулась она, но тут же замолчала.

- Ира?

Неужели это все? Неужели…

- Подожди буквально минуту, я сейчас…

И совсем другим тоном, кому-то:

- Но Станислав Витальевич, вы же понимаете…

- Но-мер!

Этот звучный голос уверенного в себе человека как-то сразу не понравился музыканту. Это еще кто? Это вообще – как?!

А голос продолжил, мягче, бархатистее, раскатистее:

- Ирина Ильинична, но вы можете! Ну, очень хочется, чтобы родная кафедра выиграла конкурс новогодней песни. Особенно у русаков, а?!

- Я подумаю.

Тяжелый вздох Ирины.

- Вы сможете, я уверен.

Летящий перестук каблучков по ступенькам. И ее голос, теперь обращенный к нему:

- Все. Уф. Ушла с работы.

Лева посмотрел на часы. Было почти семь. Это если с первой пары, то есть с девяти утра. Как-то перебор.

- Совещание было, - смеялась Ира, - представляешь, было б что-то полезное, а то. Конкурс новогодней песни. Ну что я им, снегурочка? Два часа из пустого в порожнее.

- Ира, - осторожно проговорил он, - прости.

- Ты был небрит и в мятой рубашке?

Ему послышалось – или в ее голосе промелькнули мечтательные нотки?

- Ты злишься.

- Ты знаешь, как ни странно, нет.

- Почему? – возмутился он, который целый день на себя злился так, что играть не мог!

Смех. Ласкающий слух. Который хотелось не то, что слушать. Осязать, прижимаясь губами и ловя его на лету.

- Ирааааа…

- Я никогда еще не пробиралась домой, словно загулявшая девчонка с дискотеки. Только у дверей сообразила, что все в курсе, что я дома не ночевала. И если включить мало-мальскую логику, то нетрудно догадаться, что я была с тобой. И то я как-то… чувствовала себя странненько.

- Как Саша?

- Сегодня бабушка подавила первый бунт. Практически подростковый. И бурный.

- Что случилось.

- У него бассейн по понедельникам. А дома – рояль. Вот бунтовать они изволили. Что плавать не пойдут, потому как оно им без необходимости. Да аргументирует как хорошо. Мне запись прислали. Я умилялась.

- И чем все завершилось?

- Ну, старая профессура – она такая. Бровь поднимет – понесешься. Хоть плавать, хоть еще что.

- Ты пришлешь мне?..

- Хорошо. И, кстати, у меня есть еще одна. Где Саша рояль увидел.

- Ты ее сделала.

- И даже готова поделиться, - улыбнулась она. И через паузу, которую он прочувствовал, поняв, что сказать она хотела совершенно другое:

- Ладно, буду такси вызывать и домой ехать.

- Ты не на машине?

- После вчерашних излишеств? Нет, зачем?

Ему показалось – или кто-то к ней подошел. И остановился рядом?

- Ира?

- Записи пришлю. И фотографии, - он услышал, как она улыбнулась. И сбросила звонок.

…

Она и сама не знала: злится она на него или нет. Но не за утро, честное слово! За утро – восхитительное, суперэротическое, головокружительное. За ночь – уже тем более. А вот за сам факт своего влезания в ее жизнь. Вот правда. Все смешалось в ее крови в такой умопомрачительный, такой ненормальный коктейль, что… становилось непонятным все. Она ведь совершенно не лукавила, когда говорила Льву о том, что его место – на сцене, а не в ее жизни. И… как все запуталось. Наверное, вот это и царапало. Ну, не планировала она впускать в свою жизнь Леву. Он… это как-то слишком.

Но – то ли к ее ужасу, то ли к ликованию – она не хотела от этого отказываться. А Левин демарш сегодня. Она приняла его. Поняла вдруг, что для одиночки и (положим руку на сердце) эгоиста, все произошедшее – перебор. От собаки до ребенка. От бабушки до рояля. И потом – ну, не может звезда входить в дом не как красно солнышко, а помятой и в разодранной рубахе. Предмет ее личной гордости, но все же.