Как вам живется в Париже - Кандала Тамара Ивановна

В следующую минуту мы с Ксенией, сидящие лицом к застеклённой панораме и спиной к залу, почувствовали нашими спинами как бы лёгкий бриз, и увидели, как на замедленной киноплёнке (образ, настойчиво преследующий меня на протяжении всей этой истории), Арсения, поднимающегося со своего места и протягивающего руку в пространство. У него было такое выражение лица, будто он увидел вдруг нечто, такое неожиданное и прекрасное, что невольно протянул руку, чтобы это потрогать. Мне даже показалось, что у него задрожали губы.

Я повернулась и увидела Нику.

Она шла по залу, как по облаку, и все головы, как намагниченные, поворачивались в её сторону. Она приближалась к нашему столу, как идут навстречу судьбе, и в её тёмных мерцающих глазах заранее отражались сияние немедленного счастья и боль вечной разлуки.

По крайней мере, такими глазами увидела её в этот момент я.

Потом Ника говорила мне, что ещё в самолёте поняла, что Арсений был сыном Ксении (та не раз упоминала его в своих рассказах). А в этот вечер, вопреки обещанному Ксенькой девичнику, она точно знала, что увидит его.

Она была в тонком обтягивающем трикотажном платье, в туфлях на высокой шпильке (никогда, до этого дня, я не видела её на каблуках), и с волосами, забранными наверх, но упрямо выбивающимися и падающими тонкими прядями вокруг её удивительно тонкого и нежного лица. В ушах у неё были изумительные серьги с зелёными, в цвет платья, камнями в форме слезы. В этот вечер она была красива той хрупкой, нереальной, струящейся красотой, которую можно встретить сегодня только на старинных гравюрах.

У меня перехватило дыхание и почему-то защипало глаза. Я отнесла это за счёт своей повышенной, почти истерической чувствительности, в которую меня ввергла к этому моменту своими историями моя дочь. Но, взглянув на Арсения, я поняла, что он чувствует примерно то же самое — у него в глазах застыло выражение, близкое к мольбе, и мне показалось даже, что он может в этот момент заплакать.

Но никто не заплакал, это было, всё-таки, только моё расстроенное воображение.

Ника подошла к столу и расцеловала Ксению, вложив ей в руки какой-то нарядный свёрток. Потом поцеловала меня. И повернулась к Арсению. Он смотрел на неё не мигая, как бы боясь, что за время, потраченное на моргание, видение может исчезнуть. Ника улыбнулась и протянула ему руку через стол. Он бережно взял её в свою и почему-то посмотрел на мать, как бы призывая её на помощь.

— А это, — защебетала Ксенька, — мой сюрприз. Моя новая любимая подруга, не в ущерб старым, конечно… Познакомьтесь…

— Подожди… — перебил её Арсений, очнувшись. — Я сам попытаюсь угадать имя… Можно? — обратился он к Нике.

— Попробуйте, — сказала она с чуть смущённым смешком. — Только давайте сначала сядем.

Официант, стоящий за её спиной, придвинул ей стул, и мы все сели. Причём, её руку Арсений так и не выпустил из своей.

Дальше они, как будто сговорившись заранее, как дети перед изумлёнными родителями, разыграли перед нами маленькое импровизированное представление.

Арсений сжал Никину руку, закрыл глаза, демонстрируя нам глубокое сомнамбулическое состояние и произнёс голосом чревовещателя.

— Ни… на…, нет… нет… Ни… ка… ну конечно же… Ника! Победа! А полное имя — Никодим.

Ксенька изумлённо ахнула.

Я, несмотря на то, что чувствовала подвох, тоже открыла рот.

— Тоже мне, медиум нашёлся! — рассмеялась, на этот раз счастливым смехом, Ника. — Я тоже знаю, как тебя зовут. Гордая сыном мать поведала нам о подвигах своего Арсения.

— А мне никогда, ни слова о тебе не говорила, — серьёзно сказал Арсений.

— Я готовила сюрприз! — Ксенька была в восторге. — Ну нет, ты видела, я тебе говорила, — продолжала она возбуждённо шептать, дёргая меня за рукав, — он видит насквозь! У него дар провидения. Интуиция.

— А мне кажется, это какой-то фокус, — сказала я недоверчиво.

Все рассмеялись. Каждый своему.

Подошёл шеф-повар принять заказ. Он предложил нам попробовать их фирменное блюдо — утку с апельсинами. Он рассказывал нам про эту утку, как будто она была, по меньшей мере, ему сестрой, безвременно ушедшей. Утка была нумерованной. Я так и не поняла, по какому признаку их нумеровали — количество убитых до неё? Количество съеденных в этом ресторане? Надо спросить, подумала я, но потом забыла. На закуску были салат с лангустинами, фуа-гра и свежая спаржа. Потом подошёл сомелье с картой вин, и Арсений выбрал подобающее ко всем этим яствам вино (он был большим любителем и знатоком хороших вин и только что, до прихода Ники, прочёл нам маленькую лекцию, обратив наше внимание на то, что карта Франции похожа скорее на ресторанную карту вин — Шампань, Коньяк, Бордо и Бургундия…) — Шато-Лафит, 1995 года. Сомелье важно поклонился, одобряя выбор. Вслед за ним официант принёс des amuse-gueules[7], нечто нежнейшее на вкус, в крохотных розетках.

И пир начался!

За едой Ксенька пыталась рассказать какую-то гламурно-нелепую историю из своих запасов, но на неё прореагировала я одна.

Арсению с Никой было уже не до нас. Они, казалось, отгородились от нас и от всего мира прозрачной, но непроницаемой стеной. Казалось, протяни к ним руку, и она наткнётся на невидимое препятствие.

Впервые в жизни, воочию, я наблюдала феномен так называемой «любви с первого взгляда» (по крайней мере, в тот момент я была уверена, что это их первая встреча). Они ели, пили, участвовали в беседе, но опять же, как дети, которых заставили сидеть за одним столом со взрослыми и не забывать хорошие манеры, только и мечтали сбежать и остаться наедине, в своём, не имеющем никакого отношения ни к нам, ни к реальности, мире.

Ксенька пару раз делала мне «глаза», потом потащила за собой в туалет.

— Ты видела! Наш святой Никусик! — сказала она с нервным смешком. — Такое впечатление, что она только его и ждала! Моего сына! Так спикировала!

— Или он её! — В моём голосе не было никакой иронии.

— Ну, уж! — сказала она ревниво. — Сравнила!

— Что, сравнила? — удивилась я. — Ты что, не видишь как он на неё смотрит? Любая женщина почувствует себя богиней под таким взглядом.

— Ну, это он умеет, — в её тоне была снисходительность, — но в богинях он держит только одну женщину — меня.

Я вздохнула, подивившись её материнской слепоте и наивности. Вполне невинной, как мне показалось тогда.

Когда мы вернулись за стол, уже принесли десерт и зажгли свечи. Арсений и Ника с лицами, подсвеченными их танцующим пламенем, говорили о чём-то, внимательно и страстно заглядывая друг другу в глаза и сцепив руки. Когда мы подошли, они замолчали и расплели пальцы. Мне показалось, что в воздухе было разлито электричество. Они с явным нетерпением ждали, когда мы расправимся со сладким, не прикоснувшись к своему. Не успели мы с Ксенькой проглотить по последнему кусочку влажного, пропитанного кальвадосом, яблочного пирога, как Арсений расплатился и предложил развести нас всех по домам.

На улице он усадил нас с Ксенией в ожидавшую его машину и, дав все указания Паскалю, расцеловал на прощание.

— А Нику я провожу сам, — сказал он.

И они, взявшись за руки, ушли.

— Ну, ты видела что-нибудь подобное! — не могла угомониться Ксения в машине. — Она же на двадцать лет его старше!

— На пятнадцать. А ещё точнее, на четырнадцать, — уточнила я.

— Вот так! У всех на глазах! А как же Робин?!

— Ну, ладно, моя дорогая, не будь ханжой. Вспомни о своих выкрутасах. Тебя тогда с твоим Ка-Ка не могла бы удержать даже атомная война, не то, что Оскар.

— Ну, что ты сравниваешь! «…вода и камень, лёд и пламень»! Я, со своей вечной неуёмностью, и Ника — сама разумность и уравновешенность.

Вот уж действительно, загадка, как люди умудряются видеть в других только то, что им хочется.

Дальше случилось уже нечто совсем непредвиденное — они исчезли.

Арсений оставил Ксении сообщение на автоответчике, в котором говорилось, что они «живы-здоровы» и «очень счастливы», а также просил не волноваться.