Елена Лобанова - Из жизни читательницы
К тому же они ругались! Не ссорились, а просто-таки через каждую пару фраз вставляли ненормативные словечки с самым естественным видом. А женщины (их на этот раз оказалось три) мило улыбались, будто веселым шуткам. Одна дама в шляпе фасона «от Шапокляк», правда, не улыбалась, но молчала и выглядывала из-под своих полей со снисходительно-прощающим выражением.
Но самое главное — на этот раз они вообще не говорили о литературе!
Ни слова!
Зато они весьма горячо и подробно обсуждали какую-то предстоящую веселую вечеринку.
— Твое сухое — оно знаешь, что?! Я б сказал… — загадочно высказывался тот, что в предыдущий мой приход собирался пить компот.
— Ох, ну скажи! Ну-ка, скажи! — уязвленно восклицал другой — мне показалось по голосу, автор, который в прошлый раз предлагал критикам чизбургер.
— Сказа-ал бы, сказа-а-ал! — тянул первый, многозначительно кивая.
— А твои пирожки! — перешел в нападение противник. — Я так и не понял с чем! Один лук! — и добавил непечатное существительное.
И никто даже бровью не повел.
— Не один лук, а много лука, — вдруг подал голос доселе молчавший, со шнурками.
Его оппонент набрал было воздуха для достойного ответа, но успел только возопить: «Жора!» — и тут вмешалась Шапокляк. Очень ясным низким голосом она вымолвила:
— Мальчики. Успокойтесь. Я беру на себя блины. С мясом.
Все уважительно притихли и повернулись к ней.
— А я салат! С крабовыми палочками! — радостно вскрикнула Антонина Метелкина.
В ответ послышались возгласы одобрения.
— Но хотелось бы уточнить. Что у нас. С официальной частью? — продолжала Шапокляк, несколько возвысив голос.
Видимо, для удобства восприятия она делила каждое предложение на несколько частей. Так обычно диктуют в классах коррекции.
— Да все чики-пуки, Томик! — отозвался юноша в длинном пальто, сидевший на столе. — С телевидением я договорился, приедут.
— Допустим. Приедут. А сценарий. Опять будет? Как на прошлый Новый год? — неспешно допытывалась Томик.
На другом конце стола громко выругались и захохотали. Я оглянулась. Это был Валерий Галушко! Лысина его качалась от смеха. Я посмотрела на него и поняла, что теперь уже точно не заговорю с ним — ни сегодня, ни когда-либо. С чего мне вообще вздумалось, что это именно тот Галушко? Подумаешь, редкая фамилия!
— А что на Новый год? — обиженно возразил между тем юноша Чики-Пуки. — Просто рано расслабились. И вы же, девчонки, сами весь кураж испортили! А потом уже и режиссерша заартачилась.
— Здрасьте! Мы кураж испортили! — закричала Метелкина. — А кто конкурс матовых двустиший объявил? Тоже мы?!
— Потому что поэт, моя дорогая, — назидательно вмешался любитель компота, — обязан в полной мере владеть всем языковым инструментарием!
— Я не поэт… — вступил было в дискуссию и сторонник чизбургеров, но его прервали хором:
— Но я скажу стихами!
И все захохотали как ненормальные.
— Как хотите. А я без сценария. Позориться не намерена! — Томик вдруг воинственно сверкнула глазами из-под шапокляковских полей.
— Да если б ты не доставала всех со своей косметикой! Помаду забыла и всех за… — тут Чики-Пуки опять употребил непечатное выражение.
— Славик. Это. Плохое слово. Запомни. Очень тебя прошу, — наконец-то очень тихо и внятно промолвила Томик.
И на какое-то время все озадаченно притихли. Даже дышать стало легче.
— Ребята! Мне вас искренне жаль! У вас масса проблем, — объявил, вставая, Жора — обладатель диковинных шнурков. — Но завтра обязуюсь явиться. С посильным вкладом. Во сколько приступаем?
— Где-то после четырех, — назначил Славик. И неуверенно добавил: — Если никто не против…
— Я против, я! — тревожно воскликнула Метелкина. — У меня… это, семинар!
Но ее, похоже, никто не услышал.
Все уже деловито собирались, надевали куртки и пальто, застегивали пуговицы. Бывший молчаливый, а ныне разговорчивый Жора-со-шнурками подал Томику-Шапокляк накидку, отороченную лисой. Сам же он, оказалось, пришел в одном своем великолепном костюме-тройке.
— Подождите! А псевдонимы? Хотели же придумать! — спохватился кто-то уже на лестнице, и все озадаченно приостановились.
— Ну давайте экспромтом, по пути! — распорядился юноша в пальто.
И все завопили вразнобой:
— Чур, я — Отшельник! Раз вы против Святого, то хоть Отшельник!
— А не хочешь — Рак-Отшельник?
— Тогда мы — Лебедь и Щука!
— А мне давайте что-нибудь народное.
— Хочешь — Шовкопряд?
— Что-что?
— Шов-ко-пряд!
— Не понял! Шав-ка… а дальше что?
— Идиот!
— Только, знаете, без плагиата! Идиот — уже было у Федор Михалыча.
— Да не надо, не надо этого экстрима! Еще Лобсанг Рампа утверждал, что самый продуктивный путь — серединный!
— Будьте проще, сядьте на пол!
Они жонглировали словами беспечно и нахально. Они искажали их как хотели, растягивали и сокращали, с хохотом сталкивали их в самые невообразимые сочетания и швырялись ими, как мячиками. Они глумились над словом! Насиловали его! А люди преспокойно шли себе мимо, и даже в голову не приходило вмешаться!
В голове у меня звенело. Уйти от этого сборища графоманов, исчезнуть сию же минуту! Но, как назло, они еще с полчаса топтались на крыльце, сотрясая воздух дурацкими шуточками, гоготом и опять-таки ругательствами, и я неизвестно почему топталась вместе с ними.
Но наконец повалили всей толпой в сторону трамвая. И надо же — не успела я по-английски отстать и свернуть за угол, как почти сразу услышала за спиной топот. Это была Метелкина в своем рогатом уборе!
Я охотно ускорила бы шаг, но силы покинули меня. (Вот он, нездоровый образ жизни! И вот оно, нерациональное питание!) И не осталось ничего другого, как только плестись к остановке, трястись в троллейбусе и обходить лужи по пути к дому, время от времени с безучастной покорностью кивая в сторону ее лупоглазого веснушчатого личика. Сама же моя спутница — и вот оно, преимущество молодости! — продолжала без устали молотить языком, производя, как мне казалось, совершенно бессмысленные словосочетания, неостановимо вылетавшие из крохотного розового ротика, вроде: «ребята — супер!», «обалденная поэма», «порезать вдоль на четыре части, а потом кубиками», «пространственно-временной хронотоп».
Этот самый хронотоп меня доконал. Да и стояли мы уже у самого подъезда.
— Ну ладно… счастливо! — Превозмогая звон в голове, я героически попыталась растянуть губы в улыбке.
— До завтра! До юбилея! — бодро откликнулась Антонина, но вместо того чтобы наконец освободить меня, деловито осведомилась: — А ты на каком этаже живешь?
