Дениз Робинс - Покинутая женщина
Девушка бросила на него робкий взгляд. В ее глазах блестели слезы.
— Я должна была сказать тебе, правда? Было бы неправильно выйти за тебя и ничего не сказать.
— Нет, конечно, нет. Ты очень честная. Большинство девушек промолчали бы.
— Я никогда не жила с ним, ты знаешь, Форбс, — произнесла Ивонна низким голосом.
Квадратное, загорелое лицо Форбса вспыхнуло.
— Я уверен в этом. Но это меня не волнует. Меня беспокоит то, что ты поехала повидаться с ним накануне нашей свадьбы. Должно быть, ты все еще любишь его.
Ивонна судорожно глотнула.
— Какая-то часть меня. И, однако, я люблю тебя, Форбс.
Он потер затылок.
— Мне все это непонятно, дорогая. Я не понимаю тебя. Не можешь же ты любить двух мужчин одновременно.
— Никто не может, — прошептала Ивонна. — Но я передумала… хотя мне очень стыдно. Что бы я не чувствовала к Стивену, я очень хорошо отношусь к тебе… но по-другому.
Форбс смущенно посмотрел на нее.
— Ты хочешь сказать, что выйдешь за меня, если я не отступлю?
Ивонна задержала дыхание. Она чувствовала, что приближается большой кризис. Ее нервы сдавали.
— О, Форбс, — произнесла Ивонна, — я не могу справиться с собой. Наверное, я глупая, но думать трезво не могу. А ты? Ты хочешь жениться на мне после всего, о чем я тебе рассказала?
Форбс глубоко вздохнул. Для него это тоже был критический момент. Внутренний голос советовал ему порвать все и бежать… подсказывал, что, несмотря на большую любовь к этой девушке, жениться на ней было бы безумством после того, как она призналась в своей любви к другому человеку. Форбс был неважным психологом. Его не интересовали взаимоотношения между людьми. Он не мог представить себе, что мужчина, завладевший умом и воображением той или иной женщины, как Стивен завладел умом и воображением Ивонны, значит для нее гораздо больше, чем тот, кто обладает ею физически. Форбс чувствовал большое облегчение, зная, что Ивонна чиста и безупречна, какой он ее всегда и считал. В этом смысле она осталась девственной Ивонной, которую он в свое время выбрал себе в жены. Ивонной, которую он мог уважать и любить. Это очень много значило для Форбса.
Хотел ли он по-прежнему жениться на ней? Это был острый вопрос. Конечно, хотел. Конечно, он мог забыть того парня. Она была бы полностью преданна ему, своему мужу. Благодаря своей простоте и самонадеянности, Форбс был уверен, что сможет добиться этого.
Он наклонился вперед, взял руку Ивонны и сжал ее.
— Ивонна, дорогая, — произнес он взволнованным голосом, — ведь ты не хочешь все отменить, правда? Ты по-прежнему хочешь выйти за меня?
— О, Форбс! — воскликнула она. — Ты действительно еще любишь меня, зная, как я плохо вела себя сегодня?
— Не так уж плохо, ангел. Иногда такое случается. Ты слишком чувствительна, дорогая, вот в чем твоя беда. Ты ведь всегда жалела этого парня, правда? Он кажется мне странной, жалкой личностью.
Ивонна закрыла глаза. Она никогда не назвала бы Стивена «жалким». Странным — иногда, но никак не жалким. Конечно, Форбс ошибался. Не чувствительность заставила ее полюбить Стивена. Она смотрела на него, думала о нем, как о самом прекрасном человеке в мире. Другие думали тоже так же. Такие люди, как Джеф Харланд, который сам являлся превосходным художником и вышел из почтенной семьи, которую одобрил бы даже Форбс. Он был сыном судьи. Судья кое-что понимал в живописи и попросил Стивена сделать портрет его жены, посчитав художника самым талантливым. Это был один из первых триумфов Стивена. Многие верили в него. Но никто никогда не мог жалеть его.
Ивонна позволила Форбсу продолжить говорить, что он по-прежнему восхищен ею, что они оба вычеркнут из памяти этот неприятный «ляпсус» и будут вести себя так, будто его никогда не существовало. Форбс сказал, что раз она рассталась со Стивеном Байстом навсегда, было бы абсурдом отменить свадьбу и пытаться начинать жизнь сначала.
Наконец он замолчал.
— Ты знаешь, я очень хорошо отношусь к тебе, — произнесла Ивонна. — И если ты еще хочешь…
Она прикусила свою искривившуюся губу. Форбс взял ее вторую руку и теперь сжимал обе ее ладони, глядя на нее с прежним восхищением.
— Хочу. Очень хочу. А ты хочешь выйти за меня, дорогая? — спросил он низким голосом.
Ивонну захлестнул поток нежности. Ее уставшая душа стремилась к миру и спокойствию, которые сулил Форбс. Она больше никогда не увидит Стивена. Их прощание было окончательным. Она была безумной, но безумие прошло. Она заставит себя снова полюбить Форбса, и они будут счастливы.
— Да, конечно, — прошептала девушка. — Если ты будешь терпелив, все будет в порядке.
Форбс с облегчением вздохнул.
— Слава богу! Как бы я хотел поцеловать тебя, но в этой чертовой комнате отдыха так много народу. Этот шезлонг стоит на слишком людном месте, — сказал он. — О, моя дорогая Ивонна, ты преподнесла мне несколько неприятных минут. Я чувствую себя так, как будто бы меня бомбили. Но завтра все будет в порядке, правда?
Ивонна отдыхала и позволила себе отдаться на волю течения его жизнерадостной любви.
— Да, все будет в порядке, дорогой, — ответила она.
Форбс быстро отпустил ее руки.
— Вон идет Тони. Слушай, я скажу ему, что мы выпили вместе, и сейчас он может отвезти нас домой. Знаешь, у него здесь есть машина. Новый Триумф. Машина — зверь. Улыбнись мне, дорогая… быстро.
Ивонна улыбнулась и выглядела так трогательно влюбленной, под ее большими глазами лежали розовато-лиловые тени от усталости и сильной страсти.
Ивонна чувствовала огромное облегчение. Форбс знал все, но ничего плохого не произошло. Она страстно желала, чтобы ее замужество было удачным, она хотела отплатить Форбсу за его доброту, его веру в нее.
Если тень Стивена была здесь, позади нее, Стивен, который смотрел на нее со старым сардоническим чувством юмора, то она не обращала на него никакого внимания.
Часть вторая
1
Утром того дня, когда Ивонна и Форбс вернулись из Парижа после своего медового месяца, в Лондоне шел снег. В Париже тоже шел снег, но когда они уезжали, ярко светило солнце, делая красивый город еще более прекрасным под свежей белизной. Но в Лондоне воздух был сырой, и это заставляло Ивонну дрожать даже в теплом новом пальто с бобровым воротником.
Форбс был доволен женой, и это отражалось на его лице, хотя он был склонен зевать и сознаваться, что был гурманом после удач в последние ночи и непривычно богатой еды в Париже.
«Ивонна, — думал он, — выглядит теперь лучше».
