Кофе по-ирландски - Алла Полански
Готова поклясться, что тоже его люблю… Но не имела права. Не могла предать Сергея. Хотя, фактически, само предательство уже и так произошло, но… представь себе, как тяжело произнести эти слова, когда на душе камнем лежит одно обещание… Пока не найду, пока не узнаю… А потом я всё скажу, честно признаюсь, не стану врать.
И всё же я соврала.
***
6 ЯНВАРЯ
Прошло два дня моих поисков, и теперь, наконец, выяснилось, что с Чёрной речки Серёжу перевели в Сертолово. Там я его и нашла. Он очень напуган возможной отправкой в горячую точку, и я, поддержав его морально, просто не смогла добить новостью о нашем расставании.
У меня ещё есть время, несколько дней до возвращения домой.
ГЛАВА 2. А СЧАСТЬЕ БЫЛО ТАК ВОЗМОЖНО…
6 ЯНВАРЯ. ВЕЧЕР
Оказывается, можно не любить Питер именно из-за погоды, даже если гуляешь по его улицам впервые в своей жизни. Мороз в минус пятнадцать ощущается тут как все минус тридцать. Пронизывающий до костей ветер, влажный, леденящий… Ни одна шуба не спасает.
Из Сертолово мы с Тёмой возвращались молча. Он всё то время, пока я говорила с Сергеем, стоял у остановки автобуса, а когда вернулась, не задал ни одного вопроса. И только по желвакам, нервно играющим на его лице, я поняла, какой мукой для него стала эта немота.
Меня сейчас разрывают страсти. Одна часть моего существа рвётся к Тёме, ставшему мне уже почти родным. Вторая, та, что ближе к разуму, говорит о том, что мы бесконечно далеки друг от друга, что мы из разных городов, из разных миров.
Когда мы вернулись в квартиру, он помог мне раздеться, проводил в комнату и сказал, что уходит готовить для нас ужин. Я пыталась протестовать, несколько раз предлагала помощь – ну не приучена просто так сидеть, пока мужчина готовит для меня.
Мужчина… Смешно, не правда ли? Мужчина в семнадцать лет… Но бывает и так.
Пока он готовил, я пригрелась на диване и даже задремала.
«Вставай, любимая. Вставай, солнышко моё. Я вкусняшек наготовил, пойдём, попробуешь!» – это Тёма шепчет что-то на ухо: тихо-тихо. И целует.
Щекотно.
Целует в шею, зарывается в мои волосы.
Не хочу просыпаться. Хочу, чтобы это щемящее чувство предвкушения оставалось как можно дольше.
Тормошу сама себя и всё же встаю, понимая, что его уже нет рядом. Вхожу на кухню и не могу сдержать улыбку: Тёма, весь перемазанный, в фартуке, ставит тарелки на стол. Смотрит на меня и по его лицу невозможно не догадаться, что он волнуется, что ждёт моей реакции – понравится ли мне его сюрприз.
На столе бутылка шампанского, какие-то салатики… Неважно. Ни до него, ни после – никто и никогда так не заботился обо мне. Хотелось плакать… от счастья, что ли? Или от понимания того, что такое благополучие никогда не бывает долгим?
Он придвинул стул, накинул на меня пледик и сел напротив. Кулаками подпёр голову и стал вопрошающе наблюдать.
Ком в горле. Не знала, что ему сказать. Есть совсем не хотелось. Хотелось спрятаться у него на руках от всех бед, от всех сомнений.
И тогда я решилась на то, о чём никому не смогу рассказать. Только тебе: я встаю и подхожу к нему, беру его руки и кладу себе на талию. Руки моментально обивают меня, а потом я отрываюсь от земли и лечу, лечу в воздухе в его руках.
…А через какое-то время уже лежу в его объятиях, и теперь мне совсем не холодно. Я улыбаюсь и смотрю ему в глаза самодовольной улыбкой открывшейся во мне чувственности.
Мне мало. Я жадная. Жадная до счастья.
Шампанское открыто и уже почти допито. Не помню, о чём мы говорили тогда, но мне всё время казалось, что я должна ответить на какой-то вопрос. Тёма не спрашивал, но я знала, что ему важно знать это.
– Нет. Я не смогла ему сказать. Он растерян, он боится. Не то время, Тём… Это было бы просто жестоко. Он не виноват…
Молчание. Его голова опущена – моё сердце рвётся. Рвётся оттого, что я, вот прямо в этот момент, делаю несчастными всех. И себя, и его, и Сергея. Проклятые стереотипы. Проклятые догмы, нормы, мораль. Сколько судеб они загубили? Скольким сценариям любви не суждено из-за всей этой шелухи стать настоящим фильмом? Фильмом о счастье.
Тёма находит в себе силы поднять голову, посмотреть мне прямо в глаза и улыбнуться.
– Ничего, милая. Я понимаю. Ты всё сделала правильно. Ну что ты себя винишь? Что ты себя терзаешь? Разве ему будет лучше, если ты принесёшь себя в жертву?
Мысли в голове вертятся калейдоскопом. А разве я смогу стать счастливой, зная, какую цену заплатил за меня молодой боец, верящий в то, что где-то там, в маленьком городке Люберцы его ждёт та, которой он подарил кольцо?
Нет. Нет, я не могу… это наваждение, это пройдёт. Я заставлю себя, я справлюсь.
На чужом несчастье счастья не построишь. Кто придумал эту чушь? Разве можно строить счастье, зная, что счастливой ты не станешь никогда? И не слишком ли большую цену я с лёгкой молоденькой руки готова заплатить в угоду морали?
Всё пройдёт. Всё как-нибудь решится само… Не буду думать сейчас. У меня так мало времени осталось.
Я люблю тебя. Я так люблю тебя. И пусть нам всего по семнадцать лет, и пусть мы из разных миров, городов, да хоть с разных планет, но у меня есть ещё три дня. Целых три дня.
***
На Тёминой груди я чувствую себя совсем маленькой девочкой. Его почти отеческая забота заставляет плакать. Между нами был не просто секс, и мы не занимались любовью. Но когда были вместе, когда наши руки сплетались, а дыхание становилось общим, мы ощущали себя по-настоящему живыми. Он не просто входил в моё тело, он входил в мою душу, а я, казалось, всё это время только этого и ждала. Он разбудил во мне то, что, наверное, и называется первой любовью, хотя сердце заслуженно хранило в себе чувство к Сергею.
Я уверена, мы будем всегда вместе! Я тебя никому не отдам, слышишь?
«Я буду носить тебя на руках.
