Иосиф Гольман - Отпусти кого любишь (сборник)
Еду принесли быстро, и проголодавшийся Егор с удовольствием ее поглощал.
– А решать придется, – продолжила начатое ранее Валентина.
– А ты сама что думаешь? – спросил Греков, хотя уже знал, что та думает. Он и сам думал так же, но что-то мешало ему согласиться с Валентиной.
– Если честно, то двое детей до свадьбы – это много, – сказала Валентина. – Не обижайся, Греков, но Лешка мне будет полуродной. А девочка – вообще чужая. Причем нам обоим.
«Но только не Лешке», – подумал Греков.
Вслух не сказал ничего.
Настроение опять испортилось. Вспомнил Женьку, которую в этот момент, возможно, готовили к операции или везли на какие-нибудь неприятные – приятных там не бывает – процедуры.
– Давай думай дальше, – не форсируя события, на прощание сказала Валентина.
Она понимала, что человек до всего должен созреть сам. И торопить его в этом деле не стоит.
12
Как ни пыталась Женька сдержать волнение, а оно все равно прорывалось. Впрочем, стыдно ей не было: кто бы не волновался перед оглашением такого приговора? Ведь Воробьев сейчас мог ей «присудить» от почти оправдания до смертного…
Вот почему, найдя его в уже знакомом кабинетике, Грекова так пристально вглядывалась в лицо врача.
И ничего хорошего там не высмотрела. Воробьев был мрачен так, что Женька тихо охнула и односложно спросила:
– Всё?
Вопрос не выражал никакого смысла, но Воробьев понял и сердито ответил:
– С чего вы решили?
– У вас такой вид.
– Какой у меня вид? – почему-то еще больше разозлился доктор, но тут же взял себя в руки. – Ваши дела относительно неплохи, – объявил он свой вердикт.
– Что значит неплохи? – не поверила Женька. – И что такое относительно?
Воробьев внимательно на нее посмотрел, видимо, подбирая слова.
– Говорите, как есть, – попросила Грекова. – Я же вам объяснила: мне нужно точно знать мое время.
– Я и говорю, как есть, – вздохнул доктор. – Самого тяжелого варианта, скорее всего, к счастью, не будет. Нет смысла морочить вам голову степенью дифференцирования клеток, но, по моим ощущениям, речь все же идет о годах. Кстати, шансы на выздоровление тоже есть.
– Значит, в печени не метастаз?
– Это точно покажет только лапароскопия. Но есть мнение, что это может быть и что-то доброкачественное. К тому же локализация опухоли такова, что с ней можно бороться. А опухоль из груди нужно убирать немедленно. Завтра-послезавтра и уберем, когда все анализы соберутся и я подготовлюсь.
– Вместе с грудью? – горько спросила Женька. Теперь, когда жизнь измерялась не месяцами, ей стало ужасно жалко свою грудь.
И тут доктор Воробьев впервые позволил себе улыбнуться.
– Вы слышали что-нибудь о реконструктивной пластической хирургии? – спросил он.
– Морщины убирать? – вяло откликнулась Грекова, уже погруженная в свои печальные мысли.
– Не только, – как-то по-мальчишечьи ухмыльнулся тот и раскрыл перед пациенткой альбом с цветными фотографиями. Она взяла альбом в руки, полистала.
Это был обычный «домашний» альбом с обычными фотками. На каждой из них была снята верхняя половина тела женщин разного возраста. Все изображения были без головы, фото начиналось от шеи, что оставляло у зрителей неприятное чувство.
Хотя какие могут быть зрители у практикующего хирурга-онколога?
Такие же несчастные тетки, которым вскоре предстояло лишиться груди.
И от вида этих фоток у них, безусловно, появлялась надежда. Потому что фото стояли попарно: до и после. И по большому счету особой разницы между ними не было, в чем, собственно, и состоял талант хорошего хирурга. Сохранялась не только форма груди, но даже форма и цвет соска.
– Это все ваши? – осторожно спросила Женька.
– Мои, – с гордостью ответил доктор.
– А… как это удается? Ведь один в один.
– Сначала прикидываем, как скульпторы. Потом микрохирургия помогает. Убираем опухоль, реконструкцию проводим непосредственно в момент первичной операции. Вот только отрезать занимает полчаса, а пришить – вдесятеро дольше, – улыбнулся Воробьев, вновь став похожим на беззаботного студента.
Он, как и в первый день, предложил ей кофе.
Они пили кофе, заедая поломанным пополам творожным сочником, и она чувствовала, как отходит от ее сердца черная страшная угроза. Ведь годы – это совсем немало, если перед этим считала, что остались месяцы. А может, и совсем вылечит ее Воробьев? Если он умеет отрезанное воссоздавать, то почему бы ему ее, Женьку, совсем не вылечить?
В общем, веселее становилось Женьке.
Чего не скажешь про всемогущего доктора Воробьева. Вроде и не торопился, как в прошлый раз, на часы не смотрел. А только все мрачнел и мрачнел.
Грекова даже подумала, что чем-то она его нечаянно обидела.
– Вы не из-за меня такой расстроенный? – в лоб спросила она.
Застигнутый врасплох, Воробьев напрягся. Похоже, ему не хотелось делиться своими проблемами.
– Нет, что вы, – односложно ответил он.
– Но ведь расстроенный, – улыбнулась Женька. – Может, если скажете, будет легче?
– Вы психотерапевт? – всерьез спросил доктор. Даже, как показалось Женьке, с какой-то надеждой.
– Все женщины – психотерапевты, – заметила Грекова. – Так что колитесь. – Теперь она была уверена, что врачу-онкологу тоже хочется получить свою дозу утешений. Наверное, с женой поругался.
– Это личное, – подтвердил ее догадку Воробьев и колоться не стал. Лишь улыбнулся благодарно, как бы оценив ее порыв.
В кабинет зашла вызванная Воробьевым Галя, уже знакомая Женьке по прошлому визиту медсестра. У них тогда сразу установились хорошие отношения – так бывает, что люди мгновенно чувствуют взаимную симпатию.
– Ну, будем лечиться? – сказала она Грековой. Галя уже знала, что диагноз перестал быть фатальным, и имела право так спросить.
– Будем, – вставая, ответила Женька.
А в коридоре спросила:
– Чего доктор сегодня такой смурной? Я даже сначала решила, что из-за меня.
– Нет, – сразу ответила медичка. – Не из-за вас. Из-за вас он, наоборот, радовался. – Но разъяснений по поводу его грусти так и не последовало.
Почему-то Женьку это задело. Она уже не считала, что здесь что-то личное. И может быть, это все-таки ее касается, раз от нее это скрывают?
Галя предположение снова отвергла, и снова как-то вяло.
– Слушай, Галка, – даже остановилась Грекова. – Я же дергаюсь, когда что-то скрывают. Ты же сама понимаешь. Говори, как есть.
– Вообще-то не велено, – сказала та, понизив голос и тоже остановившись.
– Это почему? – требовала разъяснений Женька.
