Бывшие. Я тебя отпускаю - Даша Черничная
— Ты совсем, что ли? — возмущенно выгибает бровь и будто оживает. — Женя — замечательная девочка, и я бы могла позаниматься с ней. Если, ты захочешь, конечно.
— Было бы здорово, — пожимаю плечами.
Инга, похоже, размораживается и следит за моим движением. Сглатывает.
— И что, ты действительно готов разрешить нам с сыном жить тут?
— Я так понял, у вас непростая ситуация. Ты бы хотела, чтобы я выгнал вас?
— Нет, — отвечает тихо.
— Тогда решено.
— И что, будем мирно сосуществовать рядом?
— По крайней мере, постараемся это делать.
Инга кивает.
Что ж. Это будет что-то новенькое.
Глава 19
Инга
Их только двое. Никита и Женя. А жены у него, значит, нет.
— Ма, а ты знаешь этого Никиту, да? — Алекс начинает расспросы, едва за гостями закрывается дверь.
Когда я увидела тут Никиту, первая моя мысль была: я тронулась умом.
Нет, ну какова вероятность всего этого? В нашем мегаполисе сотни, возможно тысячи арендодателей ежедневно сдают квартиры. Как же меня занесло именно к Никите?
Почему я не могла наткнуться на безобидную старушку?
Еще никогда в жизни я так не нервничала, как сегодня. Эти двое рядом, и это была… катастрофа. Они же похожи! Я молилась про себя, пусть Никита не заподозрит, что Алекс имеет к нему какое-то отношение.
Хотя, может, и стоило бы, чтоб узнал? Я не глупая и понимаю: рано или поздно Сашка начнет выяснять и, возможно, даже докопается до правды. А еще ему нужен отец. И чем старше он становится, тем сильнее эта потребность в отце. Даже сильнее, чем во мне.
Готова ли я еще раз рассказать Никите правду об Алексе?
Нет.
В тот раз все это закончилось плохо. У меня была депрессия, я постоянно плакала. Отец выгнал из дома, из института пришлось забрать документы. Я боюсь подумать о том, что бы было, если бы не бабуля.
И вот Никита, который смотрит на своего сына и даже не задается вопросом — не его ли это мальчик?
Он совсем идиот, да? Или так до сих пор и верит в те бредни насчет моей легкодоступности? Господи ты боже мой, столько лет прошло.
Путем сеанса самостоятельного психоанализа и короткого внутреннего монолога я приняла решение: не ворошить того, что было. Видно же, что Никите нет до нас никакого дела. Мы поживем тут пару месяцев и съедем.
А сын… с сыном я обязательно поговорю и все объясню. Когда найду слова.
— Так как, мам? — Сашка нервно притопывает ногой в ожидании моего ответа.
— Я вела у его дочери уроки рисования.
— У мелкой? Мам, а случайно не из-за этого Никиты тебя поперли с работы? — хмурится и округляет глаза: — Да ла-а-адно?!
— Ты чего, Саш? Нет конечно. И вообще — откуда ты знаешь? Подслушивал? Или бабушка?
— Баба Мотя прекрасно пересказывает ежедневные события.
— Ты ел что-нибудь? — встаю со стула и подхожу к холодильнику.
— А ты разговор не переводи, — складывает руки на груди.
Достаю мясо с картошкой и раскладываю по тарелкам.
— Никита не при чем.
— Но ты его знаешь, — это звучит не как вопрос.
— Когда-то давно знала. В прошлой жизни.
Не поворачиваюсь к сыну, чтобы он не увидел моего выражения лица.
— Он тебя кинул, да? — понимающе говорит Алекс.
Резко поворачиваюсь:
— Что?
— Ой, мам. Ну я же не маленький. Девчонки всегда так говорят про мудаков, которые их бросили.
— Сашка! — ахаю я.
— Да перестань, — отмахивается он. — Так и что? Я прав?
Саша садится за стол, и я ставлю перед ним тарелку:
— Больно умный ты стал, сынок, — мягко журю его. — Все-то ты понимаешь и знаешь. Вот только не стоит тебе ворошить мое прошлое.
Сын не приступает к еде. Ковыряется вилкой и бросает на меня взгляды, а потом неожиданно выдает:
— Мам, ты же скажешь мне, если тебя обидит кто?
Кусок мяса встает поперек горла.
— Драться пойдешь? — спрашиваю шутливо, хотя от диалога вообще не смешно.
Саша выглядит серьезным. Он не шутит и не веселится. И я понимаю, что мой тринадцатилетний сын реально вступится за меня в случае чего. К глазам подкатывает волна слез, и я изо всех сил борюсь с ней.
Алекс видит все это и пересаживается на соседний со мной стул. Приобнимает за плечи, утыкается носом в шею и произносит дрожащим голосом:
— Мам, ты самое дорогое, что есть у меня. Ты думаешь, я маленький? Я же все понимаю и вижу. И то, как тебе тяжело. И то, как ты стараешься для меня. Я знаю, что он где-то есть. Мой отец. Я понятия не имею, отчего он отказался от меня, — а он отказался, я почему-то уверен в этом. Но ты знай. Хоккей, школа, телефон, шмотки — все это круто. Но ты самая. Самая-самая.
Слезы льются водопадом. Обнимаю своего маленького-взрослого сына и прижимаю к себе со всей силы.
— И насчет драться… Знаешь, сколько неприятностей может принести удар хоккейным шлемом в лицо? — смеется.
— Кстати о хоккее, — стираю слезы, медленно успокаиваясь. — Мне сегодня звонил твой тренер. Хвалил. Но говорил, что с самодисциплиной беда. Пока тебе везет, потому что ты органичен в этом спорте. Но когда пойдут серьезные ставки, ты должен будешь подходить ко всему более ответственно.
— Знаю я, ма, — вздыхает. — Исправлюсь. И спасибо за телефон. И за все остальное тоже спасибо, мам.
— Давай, сынок, я в тебя верю.
— Придешь завтра на матч?
— Обязательно!
Ужинаем, обсуждая предстоящее событие. Камень падает с души. Перед сном Сашка заглядывает на кухню, где я рассматриваю референсы для выставки. Полностью погруженная в работу, я не ожидаю подвоха.
— Никита знает моего отца, да?
Распахиваю глаза, глядя на сына. Соврать? Сказать правду? Что ответить? Это уже не двухлетний мальчик, которому можно рассказать историю о доблестном герое или космонавте.
— В некотором роде, — отвечаю уклончиво.
— Ясно.
— Иди спи, сынок. Поздно уже.
Кивает и уходит, а я еще долго сижу на кухне и пытаюсь
