Бандитский подкидыш (СИ) - Шайлина Ирина

– Войдите, – откликнулась я.

Вошла Дина. Даже имя её казалось мне грациозным. Вот она Дина, просто пантера. А я Катька, максимум кошка Мурка. Что Давид во мне нашёл? А может и правда, использует, как няньку и удобную просто женщину?

– Я тут подумала, – сказала Дина. – Ты прости меня. Я не хотела. Я же Давида десять лет знаю, ребёнком ещё была как первый раз увидела. Всё росла да мечтала, как замуж за него выйду. А теперь ещё это событие, столько нервов…

– Какое? – поневоле полюбопытствовала я.

Дина поставила на столик блюдо, сдернула с него салфетку – пирога кусок. На вид весьма аппетитный, не сладкий, с мясом.

– Замуж я выхожу. Мужики поехали сватать и торговаться. Без меня, так положено. Вот и волнуюсь.

Я поставила себя на ее место – и правда, волнительно. И переживательно. И жалко её – выходи вот так замуж, когда твоего принца уже какая-то беспородная Мурка захапала. Я её погладила по волосам. Даже приобняла. Вот она какая, бабская солидарность.

– Все будет хорошо, – неловко утешила я.

– Наверное, – всхлипнула она в моё плечо. – А пирог ты ешь… Сама я пекла весь день пироги, положено у нас так…

Отпрянула от меня и вышла. Лев спит. Есть мне не так, чтобы хочется, но угостили же, неловко. Я отломила вилкой кусочек. Разжевала. Тесто Дине вполне удалось, но начинка была в их духе – пряная и жирная. И остро пахла специями и чем-то неуловимым ещё, от чего слегка мутило. Пирог есть не хотелось и я решила не есть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А потом подумала – ведь она увидит, что я его не съела. Обидится. А мы только начали общаться. Нет, дружить я с ней не хочу, но и иметь во врагах тоже мало приятного. Пирог надо сожрать, выкинуть не вариант – куда я его тут дену, чтобы не увидели?

А потом вспомнила. Пёс! Пес есть! Он ко мне уже привык, ждёт даже. И как будто ребра не так уж торчат. На улице темнеет, двор пуст, никто и не увидит, что я ему скормила угощение. Торопливо оделась и тенью выскользнула на улицу, пока ребёнок спит.

Бросила кусок псу, тот поймал его на лету, только челюсти и клацнули. Сама на лавочку села. Хорошо на улице, пусть и прохладно. Мирно и тихо, будто и нет никого. И обратно в дом идти не хочется, сижу смотрю, как изо рта при дыхании вырываются белые облачки пара – ночью будет мороз. Но там, в доме спит ребёнок, которого я люблю, как то незаметно полюбила. Нехотя поднялась и медленно пошла к дому.

– Катя, – свистящим шёпотом позвали меня из темноты. – Эй!

Обернулась – Штефан. Свет из окон еле на него падает, стоит, шапка сползла на одно ухо, у куртки карман отодран.

– Мне идти уже нужно, – ответила я.

– Собаку ты кормила?

За руку меня взял, повёл к будке, просто потащил, словно сильнее меня. Пёс лежал. Привычно, как всегда, свернувшись – холодно же. Но что-то было не так. Штефан подошёл близко и легонько дотронулся до мехового собачьего бока носом исцарапанной кроссовки. Пёс, рычавший на любого, даже на Расула, этого не заметил.

– Умер? – испугалась я.

– Нет, – спокойно ответил мальчик. – Спит.

Глава 22. Катя

Я даже сначала не сопоставила собаку и пирог. Смотрю на мохнатый бок, он мерно вздымаестя – спит пёс. Очень крепко спит, так, что в это не верится, эта животина даже на детей зубы скалила.

– Это чего это? – так и не догоняла я.

– Ты его покормила, – сказал мальчик, который судя по всему был куда умнее меня. – А потом он уснул. Ты его отравить решила?

И смотрит на меня снизу вверх, склонив голову набок. В глазах – любопытство и лёгкое непонимание.

– Нет, – продолжала не понимать я. – Пирог не я пекла… Твоя сестра красивая.

Штефан по своей привычке сплюнул под ноги через щель между зубов, вытер рот рукавом. Мне поневоле становилось интересно, кого он так усиленно копирует? В тот момент ещё не было страшно.

– Не знаю, че она там придумала, – наконец решил ребёнок. – Но ты лучше скорее к Расулу беги, он её приструнит.

– Так уехал…он.

И вот тогда стало страшно. Когда страшно, нужно что-то делать. Если грозит опасность – спасаться. А меня словно парализовало. Ноги сложились и осела прямиком на ледяной бетон попой. Села значит, сижу, глазами хлопаю. Думаю, и медленно так думаю, словно мысли в голове отказываются ворочаться.

Значит так. В пироге снотворное? И спать сейчас должна я. Но пёс, пусть и крупный, худой такой, что ребра все торчат. Я бы ещё не уснула. Наверное, она ждёт. Она ждёт, а я время теряю, и Лев там совсем один.

И так страшно, что нет никаких сил подняться. Маленький Штефан тянет меня наверх за рукав куртки, ткань натягивается, скрипит. А самое страшное – зачем она это сделала? Чего ждёт?

– Мне что-то страшно, – сказал Штефан напоминая вдруг, что никакой он не мужичок. Мальчик просто. Маленький. – Так тихо.

Тихо потому, что мужики почти все уехали. И защитить меня будет некому. Да и не верю я больше никому. Давид далеко. Закипает злость на него, она помогает мне встать. И осознать, что верить я могу только себе. А ещё может маленькому Штефану.

– Всё хорошо же, – улыбаюсь я через силу и шагаю тихо, чтобы ничего не выдало моих шагов. – Расул приедет и за косы её оттреплет.

Неуверенно улыбается. Сейчас я рада тому, насколько велик и несуразен этот дом. Вхожу в одну из дверей, подальше от кухни, на которой всегда кто-то есть, там любят толпиться бабы. Скольжу тёмным коридором. Наша комната на первом этаже, что раньше меня злило – и машины во дворе слишком сильно слышно, и детей, и собаку. А теперь я рада этому.

И только у двери в комнату на мгновение задерживаю дыхание. И думаю – только бы Лев был там. Спал, раскинув руки, в этой древней кроватке. Ему жарко, пушистые лёгкие волоски на макушке чутка вспотели. Ресницы подрагивают в такт неведомому сну. Иногда губ едва касается лёгкая улыбка. Такой родной. Так на папу своего похож. Сердце стягивает мучительной болью – все равно, на кого похож. Пусть даже на свою бесчеловечную мать. Только бы спал в своей кроватке…

Толкаю дверь. И только тогда понимаю, что не дышала добрых две минуты, пока шла, пока стояла не решаясь войти. В глазах темнеет, шумно вдыхаю воздух. Бросаюсь к своей кроватке. Господи, спасибо! Мой малыш спит.

Собрать рюкзак – полторы минуты. Документы поддельные, деньги, смесь, подгузники, минимум одежды. Все это просто запихиваю, некогда складывать. Это место на меня давит, пугает, я не могу больше здесь, я не знаю, что от него ждать. Обуваю кроссовки. Льва тепло не одеваю – времени мало, да и боюсь что проснётся. Заворачиваю в одеяло, прижимаю к себе. Мой. Никому не отдам.

– Иди, – командует маленький мужчина и защитник. – А я изнутри запру, потом в окно вылезу.

Иду по коридору и вспоминаю папу. Виталика. Всех. Которые не верили, что я могу принимать самостоятельные решения. Я и готовить то толком не умела. Не считая блажи с дачей и авантюры с Виталиком я всю жизнь жила с родителями. А сейчас рискую всем ради чужого ребёнка. Виталик бы сказал, что я дура. А моя покойная мама, может, гордилась бы мной.

– Черт, ворота же заперты, – выдыхаю я, выйдя на улицу. Да и страшно мне идти через освещенный фонарём двор наперепез. В доме всегда кто-то не спит. Но рядом, за моей спиной, прячется в тени храбрый маленький мальчик. Поворачиваюсь к нему. – Покажи свой выход.

– Расул убьёт, – качает головой он.

– Дину он убьёт, – уверенно отвечаю я. А потом добавляю: – А Давид вообще все здесь с землёй сравняет если его сына не уберечь.

Наверное я многого не знаю о мужчине, которого ко мне привела судьба. Для меня он ласков. Его глаза такие тёмные и опасные, но мне они улыбаются, собирая в уголках тонкие паутинки морщинок. Его сильные руки могут быть такими нежными… Наверное не только. Потому что люди его боятся. Даже шестилетний мальчик, выросший в таком странном месте и видевший, думаю, куда больше меня, поверил мне сразу.