Номи Бергер - Бездна обещаний
— И все они совершенно одинаковые? — Кирстен впилась взглядом в акварель, на которой изображалось большое деревенское поместье, выполненное в фиолетово-голубых тонах, и задумалась над тем, почему некоторым доставляет удовольствие рисовать одну и ту же картину бесчисленное множество раз. Но чем дольше она смотрела, тем яснее становилась эта загадка. Совершенно очевидно, что Клодия рисовала с любовью. Это чувствовалось в каждом легчайшем прикосновении кисти, оттенке краски, в каждой тщательно выписанной мелкой детали.
Клодия, казалось, прочла мысли Кирстен.
— Я всегда считала, — произнесла она, — что если Моне мог позволить себе постоянно рисовать один и тот же стог сена, то почему бы и мне не рисовать любимый Уинфорд-Холл столько, сколько заблагорассудится?
— Уинфорд-Холл. — Кирстен несколько раз повторила это название, наслаждаясь мелодичностью его звучания.
— Мой дом, — сказала Клодия так тихо, что, если бы Кирстен не стояла рядом, она вряд ли смогла бы расслышать.
— Ваш дом?
— О, скорее дом моего дорогого дядюшки. — Резкость тона заставила Кирстен удивиться столь быстрой перемене настроения собеседницы. Губы Клодии, подобравшись в тоненькую полоску, почти исчезли с лица. — О да, дорогая, дом великого Найджела Эдмунда Чарльза Бартоломея Бишема, Пятого графа Уинфордского и старшего брата моего отца. Если ты никогда не слышала об Уинфорде, то это в Уилтшире.
Кирстен никогда не слышала об Уинфорде, но знала Уилтшир. Солсберийский собор и Стоунхендж находились в Уилтшире. Кирстен улыбнулась. Мистер Вайдмен был не прав — кое-что она все-таки усвоила на его уроках истории.
— Видишь эти окна? — объясняла Клодия. — Здесь располагался танцевальный зал. А тут была столовая.
Палец Клодии двигался сантиметр за сантиметром по картине, и Кирстен стало казаться, что это экскурсия не только по бывшему дому Клодии, но и путешествие в ее прошлое.
— Мы жили в коттедже. — В голосе Клодии слышалась враждебность, словно острым ножом отсекавшая окончания слов. — Все шестеро: дорогие отец с матерью и четверо любимых дочек, словно сельди в бочке, в убогом коттедже, а они втроем — дядюшка, тетушка и моя кузина — роскошествовали в волшебном замке.
— Я не вижу на картине коттеджа, — простодушно рискнула заметить Кирстен.
— А зачем рисовать проклятый жалкий домишко? — сверкнула глазами Клодия. Увидев в голубых глазах Кирстен возрастающее беспокойство, она моментально смягчилась: — Ах, извини, дорогая. Прости, может быть, действительно тебе не следует об этом знать.
С этими словами Клодия вышла из комнаты, а Кирстен озадаченно посмотрела ей вслед, еще более смущенная непонятно капризным поведением своей покровительницы.
Прежде чем забраться в новую постель, которой предстояло па целый год стать ее ложем, Кирстен подошла к окну, отодвинула ситцевую штору и впервые взглянула из своей новой обители на ночной Лондон. Как сильно отличался он от Нью-Йорка!
Там небо, все в зазубринах бесчисленных хорошо освещенных зданий, казалось, никогда не было по-настоящему черным. Здесь же небо казалось плотным черным одеялом; ярко освещенные окна дома напротив и старомодный уличный фонарь под окном Кирстен лишь подчеркивали его черноту. К тому же ночью здесь было так тихо, так покойно, что звенело в ушах. Неужели звон этот и есть звук благополучия, привилегированности, утонченности?
Ложась в постель, Кирстен испытывала некоторую робость от прикосновения цветастых, мягких, как шелк, простыней. Она повернулась на бок и уставилась на поставленную у изголовья фотографию родителей в скромной металлической рамке от Вулворта. Где-то глубоко в животе родилась горечь, свернувшаяся в твердый комок, который постепенно поднялся вверх и застрял в горле. Положив фотографию рядом с собой на подушку, Кирстен пристально смотрела на любимые до боли лица родителей и до тех пор пыталась представить себе, что оба они здесь, рядом с ней, пока не почувствовала, что засыпает.
Только после этого Кирстен потянулась, выключила лампу и закрыла глаза.
Проснувшись утром и ощутив себя как бы погруженной в море фиалок, пионов и анютиных глазок, Кирстен сделала то, что ей в шутку предложил накануне Эрик, — ущипнула себя. Четыре раза. По два на каждую руку. Поразившись открытию, что она и вправду не спит, Кирстен быстро оделась и поспешила вниз, в музыкальную залу. Все было точно так, как запомнилось накануне: апельсиновые деревья, дирижерская палочка в стеклянной коробочке, блестящий «Стейнвей» в углу. Усевшись за рояль, Кирстен подняла крышку, размяла пальцы несколькими согревающими упражнениями и грянула «Карнавал» Шумана. Вместе с летающими по клавишам пальчиками порхала и ее душа, вся исполненная восторга и экстаза.
Кирстен продолжала играть, когда час спустя в зал вошла Клодия с намерением прервать занятия экзальтированной пианистки.
— Почему бы не отложить игру до вечера, дорогая? — предложила Клодия. — Ты помнишь, что я собиралась взять тебя за покупками?
Мучимая одновременно желанием доставить удовольствие Клодии и жаждой наиграться всласть, Кирстен решила поторговаться о времени:
— Нельзя ли мне получить хоть два часика, прежде чем мы поедем?
— Я бы предпочла один, — заметила Клодия.
— Полтора.
— Боже мой, дорогая, мы же не на базаре. — Клодия с ужасом смотрела на Кирстен. — Мы обычно не спорим о таких вещах.
Но Кирстен и не думала отступать.
— Ну, хорошо, поступай как знаешь. Но больше всего мне не хотелось бы портить кому-либо настроение в «Сэлфридже».
Довольная тем, что удалось отыграть еще немного времени для музицирования, Кирстен весело пробежала шопеновскую мазурку, а потом решила сыграть последнюю вещь, которую они разучивали с Натальей, — величественный и поразительно драматичный Концерт ля минор Грига.
— Но в самом деле, дорогая, мы же договорились, помнишь?
Кирстен резко оборвала игру, подумав, как долго Клодия стояла здесь и слушала.
— Я… я извиняюсь, — заикаясь, оправдывалась Кирстен, закрывая крышку рояля. — Я всегда теряю чувство времени, когда играю.
— Более чем очевидно. — Клодию сильно позабавило смущение Кирстен, но и только — ее намерение прервать занятие было твердым. — А теперь все, дорогая. Нам пора.
— Мода в этом году, — объясняла продавщица в салоне «Сэлфриджа», — спокойная и утонченная. Хотя она и выглядит несколько извращенной, в ней есть определенная простота, что-то уличное, придающее очарование молодости и свежести. Но, разумеется, ваша дочь будет выглядеть потрясающе в любом наряде. — Кирстен и Клодия при этих словах молча обменялись улыбками. — Итак, леди, начнем?
