Эндрю Фукуда - Охота

Эндрю Фукуда

ОХОТА

Посвящается Чин-Ли

Нас было больше. Я уверен. Не столько, чтобы можно было заполнить стадион или даже кинотеатр, но больше, чем осталось сейчас. Честно говоря, я сомневаюсь, что остался кто-то еще. Кроме меня. Так бывает, когда вы считаетесь деликатесом. Когда на вас охотятся. Вы вымираете.

Одиннадцать лет назад одну нашли в моей школе. Детсадовка. Только пришла. Ее сожрали почти сразу. О чем она думала? Может быть, неожиданное (а оно всегда неожиданное) одиночество дома заставило ее пойти в школу под влиянием глупой надежды, что там она найдет компанию. Учитель объявил время сна, все ее товарищи прыгнули ногами вверх на потолок, а бедная крошка осталась стоять, прижимая к себе плюшевого медвежонка. В этот момент для нее все было кончено. Кончено. Она с тем же успехом могла вынуть изо рта свои накладные клыки и растянуться на полу, предлагая себя на съедение. Одноклассники удивленно уставились на нее сверху вниз: «Ой, что это у нас тут такое?» Она принялась плакать, мне рассказывали, буквально глаза выплакала. Учитель первый на нее набросился.

После детского сада, когда ты избавлен от тихого часа, — вот тогда можно впервые показаться в школе. Конечно, тебя все еще могут застать врасплох. Однажды наш тренер по плаванию пришел в такую ярость из-за нашего полусонного поведения на школьном соревновании, что заставил нас лечь спать в раздевалке. Разумеется, это был просто воспитательный момент, однако я чуть не попался. Кстати, плавание — это нормально, но не занимайтесь никаким другим спортом, если можете этого избежать. Пот выдаст вас с головой. Пот — это то, что происходит, когда нам жарко, капельки воды появляются на теле, как будто ребенок пускает слюни. Я знаю, мерзко. Все остаются сухими, чистыми, прохладными. Я? Я протекаю, как неисправный кран. Так что забудьте о беге с препятствиями, забудьте о теннисе, даже о спортивных шахматах лучше забыть. Но плавать можно: вода прячет пот.

Это всего лишь одно правило. Есть множество других, отец вдалбливал их в меня с самого рождения. Никогда не улыбайся, не смейся и не хихикай. Никогда не плачь и не позволяй слезам наворачиваться на глаза. Все время сохраняй непроницаемое выражение лица. Единственные эмоции, которые нарушают спокойствие лиц, — это жажда крови гепера и похоть. Разумеется, я не имею отношения ни к тому, ни к другому. Не забывайте обильно смазать тело маслом, если выходите на улицу днем. В этом мире нелегко объяснить солнечный ожог или даже загар. Есть еще множество правил, ими можно было бы заполнить целую записную книжку. Не то чтобы я собирался их записывать. Если меня поймают со «сводом правил», это такая же верная смерть, как и солнечный ожог.

В любом случае, отец каждый день напоминал мне правила. На закате, за завтраком, он успевал пересказать множество правил. К примеру: не дружи ни с кем; не засыпай (скучные уроки и долгие поездки на автобусе особенно опасны); не откашливайся; не получай слишком хорошие оценки, даже если ты достаточно умен; не пытайся воспользоваться своей привлекательностью: не важно, сколько девушек за тобой бегает, никогда не поддавайся искушению. Всегда помни: твоя привлекательность — это проклятие, а не дар. Никогда не забывай об этом. Он говорил, оглядывая мои ногти, чтобы убедиться, что они не сломаны, что на них нет царапин. Правила настолько впечатались в меня, что кажутся непреложными, как законы природы. Мне никогда не хотелось их нарушать.

Кроме одного. Когда я начал ездить на школьном автобусе, запряженном лошадьми, отец запретил мне оборачиваться и махать ему на прощание. Люди никогда так не делают. Сначала это правило было для меня нелегким. Несколько первых школьных ночей, заходя в автобус, я собирал все силы, чтобы застыть и не обернуться. Это было как рефлекс, как кашель, который невозможно подавить. К тому же я тогда был совсем маленьким.

Я нарушил это правило только один раз, семь лет назад. На следующую ночь после того, как отец неуверенными шагами зашел в дом, его одежда была в беспорядке, как будто он дрался, и шея в крови. Он потерял бдительность, только на пару секунд, и теперь на его шее виднелись две маленькие ранки. По его лицу тек пот, пропитывая рубашку. Было видно, он уже знает. Он безумно смотрел на меня, в панике сжимая мои руки:

— Теперь ты один, сынок, — проговорил он сквозь стиснутые зубы, когда спазмы принялись сотрясать его тело.

Через несколько минут он начал дрожать, и лицо его стало невероятно холодным. Он встал и выбежал наружу, в рассвет. Я запер дверь, как он сказал, и побежал к себе в комнату. Уткнулся лицом в подушку и закричал. Он сейчас бежал, чтобы оказаться как можно дальше от дома к тому моменту, когда перестанет быть собой и солнечный свет превратится для него в струи кислоты, разъедающие волосы, мышцы, кости, почки, легкие, сердце.

На следующую ночь, когда к дому подъехал школьный автобус, запряженный лошадьми, из широких влажных ноздрей которых шел пар, я нарушил правило. Я не смог ничего с этим поделать: когда я шагнул в автобус, я обернулся. Но к тому времени это ничего не значило. Дорожка перед домом была пуста. Отца там не было. Его больше никогда там не было.

Отец был прав. В тот день я остался один. Когда-то нас было четверо, но с тех пор прошло много лет. Потом остались только мы с отцом, однако мне и того было достаточно. Я скучал по маме и сестре, но был слишком мал, когда их не стало, чтобы успеть действительно к ним привязаться. Они сохранились в моей памяти расплывчатыми образами. Но иногда, даже сейчас, мне кажется, что я слышу, как женский голос что-то поет, и каждый раз это воспоминание захватывает меня врасплох. Я слышу и думаю: у мамы был действительно красивый голос. Но отец… Отцу их страшно не хватало. Я не видел его плачущим, даже когда мы с ним сжигали все фотографии и тетради. Но я часто просыпался посреди дня, а отец сидел, глядя в не закрытое ставнями окно, и луч солнца освещал тяжелые черты его лица, и его широкие плечи дрожали.

Отец подготовил меня к одиночеству. Он знал, что рано или поздно этот день наступит, хотя, думаю, в глубине души он был уверен, что это он останется последним, а не я. Долгие годы он вбивал в меня правила, так что я знаю их лучше, чем самого себя. Даже сейчас, когда я на закате готовлюсь к школе, проходя через мучительный процесс мытья, подпиливания ногтей, бритья рук и ног (и, в последнее время, даже груди), втирания мази (чтобы скрыть запах) и полировки накладных клыков, я слышу в голове его голос перечисляющий правила.