Ева Пунш - Крысоlove
Когда ты уходила с этой работы, то следующей поварихе передала бесценные знания о коллективе. Ты так и не выучила местный табель о рангах, но точно помнила, что Полина не ест рыбу, а Антонов – не любит грибы. Вахрушев просит добавку всегда, а Миша – только когда ты пекла пироги с капустой. Веселов терпеть не может лук в супе, но если ему не сказать, что лук там точно есть, он его и не заметит. Сорокин же в твоей иерархии занимал самое последнее место даже после директора. Ел он много и охотно, только просил для него не класть в суп сметану и не поливать мясо и гарнир соусом. Сам же он все заливал майонезом, включая и суп, и салаты, и мясо, и рыбу, и овощи. Кажется, даже пироги разламывал – и вливал туда майонез, но ты старалась не смотреть. Плохой человек был Сорокин.
А сейчас этому мужчине ты бы и майонез простила. Но он вообще был равнодушен к еде. Иногда по вечерам вы посещали рестораны, чаще – маленькую мексиканскую кантину на Фонтанке. В ожидании твоего заказа или после ужина – в ожидании счета – вы иногда вставали из-за стола и танцевали танго.
На вас глазели. Ему это было приятно, а тебе немного досадно.
Жаль, что в его случае не сработала народная примета, что в постели человек таков же, как и в танце.
В танце он был хорош. Самец. Животный, страстный, обжигающий, как еда в этой мексиканской кантине.
Еда там была превосходная. Грубо, просто, ясно и аутентично. Передо тобой ставили каменный горшок – molcajete. Ломтики курицы, авокадо и ананасов плавали в кипящем густом томатном соусе, щедро сдобренные сыром и перцем. Кукурузной лепешкой ты захватывала эти ломтики, обжигалась, шипела, тяжело вздыхала, запивала ледяной водой с лимоном – и не могла оторваться. Твой мужчина равнодушно пил текилу, тщательно соблюдая ритуал – с лаймом и солью. Глотнул, лизнул, куснул. Ты рассказывала ему про Латинскую Америку, где ни разу не была.
– Понимаешь, вся современная кухня – она ничто без латиносов.
– Да, текила – это вещь,– цедил он, и снова выпивал залпом.
Глотнул, лизнул, куснул.
– И алкоголь, да,– соглашалась ты.– Коньяк – без шоколада, виски без сигары, мохито – без рома. Представь себе средиземноморскую кухню без томатов и перца. Кавказское застолье без пряного лобио, или молдавский обед – без мамалыги. Или даже русскую кухню представь без картофеля.
Мы так привыкли, что картошка и помидоры, шоколад и сигареты – это самое повседневное, совсем не экзотическое. Но до Колумба – ничего этого не было. Щи да каша – пища наша.
Блюда в этом ресторане имели свою котировку – от одного красного перчика, изображенного в меню возле наименования блюда, до пяти. Перец – вот самое главное. Именно перец собирает весь ансамбль из таких привычных и простых продуктов и заставляет его звучать по-новому. Перец – это основное достижение латиноамериканской культуры, его разнообразие – от сладковатых вариантов до невозможной остроты, который ацтеки использовали не в качестве приправы, а в качестве грозного оружия и пыток пленников. Именно это растение семейства пасленовых и придает оригинальные нотки традиционной мексиканской кулинарии. В нем и заключается – вся соль, то есть перец.
2
Он был равнодушен – и к соли, и к перцу. Он был равнодушен и к тебе. Может, поэтому он столь блестяще уверенно вел тебя в танго – благодаря все тому же равнодушию. У него было множество мелких пороков, но чревоугодие не попадало даже в список добродетелей.
Чтобы не пить с ним водку, ты начала создавать простые и сложные настойки, наливки, бальзамы и запеканки. Их было более трехсот. Практически на каждый день года.
«Это любовь живет три года, а такая ерунда живет и умирает – куда быстрее, года не пройдет, я его сама выгоню» – так ты решила, на этом и успокоилась.
У него было множество мелких пороков – такие как азартные игры, пренебрежение к правилам дорожного движения, крепкий алкоголь без закуски, отсутствие привычки предупреждать заранее о своем визите или об опоздании.
Это все было мелко и терпимо. Если бы им не владели еще две страсти, куда более серьезные. Оружие и кокаин.
Он столько раз звал тебя с собой в его клуб, но ты отказывалась.
Особенно после его похвальбы – про то, как роскошно стрелять в людей, будучи под кокаином.
Он хвастался этим как глупый мальчишка, а ты нервно вжималась в кресло его машины. Ты тогда впервые села к нему в машину, он несся по набережным, наплевав на ремень безопасности, светофоры и сигналы других водителей: «Себе погуди!» – бурчал он.
– Ты чего это такой возбужденный? – осторожно спросила ты.
И тогда-то он и рассказал про кокаин.
– Вот, понимаешь, кокаин к стрельбам – это как водка к еде. Водка же – это единственный алкоголь, который не нужно оттенять или подчеркивать – закусками. Все наоборот, просто водка обжигает и обнажает все твои вкусовые рецепторы, и после нее ты гораздо лучше чувствуешь и понимаешь еду.
– Ты же не закусываешь! – не хотелось, но сказанное прозвучало упреком.
Он хохотнул:
– Я теоретик еды.
«И водочный практик»,– подумала добавить ты, но не стала. Практическая стрельба. Практический кокаин. Он был не только водочный практик. И ты промолчала.
XIII
В качестве эпиграфа:
Знай ты, как больно... И как хорошо,Стоит увидеть тебя.Ты бы присела на сгнивший порог,Больше – нельзя.Знай ты, что я – что люблю, что любил,Знай ты, как сильно – тогдаПросто взяла и пришла бы самаНавсегда
Сюлли-Прюдом
**/**/2008 lina write: про постель вообще.
я хотела бы, чтобы это было легко.
и чтобы все ограничивалось одними оргазмами, как приятная разрядка или зарядка (что в принципе, одно и то же).
ни черта не получается. для меня почему-то – понятие сакральное. совершенно пограничное состояние. я не употребляю наркотиков, никаких, никогда. мне достаточно просто быть с мужчиной.
не уплываю, не улетаю, а проваливаюсь в какую-то чудовищную яму, бездну, тьму – и чувствую, как за мной вот-вот захлопнется крышка гроба.
это все помимо оргазмов – до них, после них, вместо них.
какая-то совсем отдельная, гадкая история.
очень похоже на возвращение из обморока, когда реальность еще струится и расслаивается, но ты уже начинаешь чувствовать ее.
ненавижу разговоры в постели, но иногда – вот когда я проваливаюсь и ухожу,– мне надо что-то сказать вслух.
что угодно, подойдет любая ерунда:
– я тебя люблю
– я тебя ненавижу
– еще
– стоп.
к мужчине все эти слова не имеют никакого отношения.
мне просто необходимо произвести какое-то действие помимо ебли, чтобы вернуться.
**/**/2008 lina write:
маленькая красная подушка из икеи – отбивает желание рыдать.
в такую подушку можно спрятать только нос, уши ей уже не прикроешь.
уши у меня большие и чуткие.
я слышу хорошо, и нюхаю.
и еще я ею ем.
и еще.
*
самое странное в той истории начало происходить, когда я научилась его чувствовать.
в разнообразном смысле этого слова.
я знала, когда он придет, и чувствовала – когда не придет.
когда позвонит, когда не позвонит – и что именно он мне не скажет.
он вдруг стал прозрачным, как опустевшая бутылка.
это оказалось крайне неудобно.
я чувствовала, что именно он скажет – за несколько секунд до того, как он это произносил.
практической пользы из такого умения извлечь было невозможно.
какая разница, что вы просыпаетесь за 5 секунд до звонка будильника – он все равно прозвонит.
какая разница, если вам открывается число, на которое выпадет шарик в тот момент, когда рулетка уже крутится.
ставки сделаны, ставки больше не принимаются.
за те малые доли секунды, когда мне открывалось всё – я не успевала ничего переиграть, не успевала выпалить в него и в пространство хотя бы малую дозу слов, чтобы заранее смягчить удар его ответа, уже притаившегося на языке и готового спрыгнуть.
*
я научилась чувствовать его на расстоянии.
всегда знала, когда он с другой женщиной, а когда один.
знала, когда он спит. знала, когда он голоден и когда он пьян.
на расстоянии он становился еще более прозрачным, чем опустевшая бутылка.
но эти знания – ни черта не помогали.
ни исправить ситуацию, ни помешать.
только слепили меня и будоражили.
*
роль машеньки, сидящей в торбе у медведя – «высоко сижу, далеко гляжу!» – на меня не налезала.
*
любить прозрачных людей – все равно что пить из опустевшей бутылки.
*
хотелось закрыть глаза и заткнуть уши. не дышать.
