Паскаль Лене - Последняя любовь Казановы
При этом последнем заявлении Полина легонько дернулась, а аббат в очередной раз перекрестился и пробормотал какие-то страшные проклятия.
Была уже полночь, когда засыпающий Казанова услышал, как кто-то скребется в дверь его спальни. Ни встать с постели, ни поменять полотняный колпак, прикрывавший голову, на парик не было времени. Злополучному обольстителю пришлось безропотно наблюдать за появлением в его владениях Полины, выглядя при этом карикатурным старикашкой, каковым на самом деле он и был.
Молодая женщина пришла не одна. Она тянула за собой Тонку, с босыми ногами и в ночной рубашке. Дотащив дрожащую и плачущую девушку до изножья кровати, Полина отпустила ее, и та рухнула на пол, зарыдав еще громче. Казанова не пошевелился и не проронил ни слова. На безобразную сцену, происходившую у его ложа, он взирал с ужасом, с каким глядит приговоренный к смерти на орудие, при помощи которого его собираются лишить жизни.
– Эта девушка скорее ваша служанка, чем моя, – с великолепным презрением произнесла Полина, – поэтому я возвращаю ее вам, мсье шевалье, и знайте, что если я у вас ее и забрала на время, то только потому, что не знала, что она принадлежит вам, и даже не могла себе этого представить. Что же касается соглашения, которое мы заключили в присутствии мадам де Фонсколомб, то считайте, что его не было! Я не собираюсь бороться за место в вашем сердце с этой девочкой, которая любит вас всей душой. Оставляю ее вам. Продолжайте и дальше осчастливливать ее, ибо она, несомненно, этого заслуживает!
С этими словами Полина выскочила из комнаты, быстро захлопнув за собой дверь.
После ее ухода Казанова некоторое время сидел неподвижно, глядя на Туанетту, которая, не смея поднять голову, орошала слезами свою рубашку. Он чувствовал себя совершенно разбитым и бесконечно усталым.
Но, видя, что Туанон все не успокаивается, он наконец нашел в себе силы поднять бедняжку с пола и усадить ее на постель. В этот момент ему больше всего хотелось утешить ее, и Полина покинула его мысли почти так же внезапно, как и исчезла из комнаты.
Сняв уродовавшую девушку повязку, он покрыл ее лицо поцелуями, в особенности пустое веко, поддававшееся под легкими нажатиями его губ. Тонка обхватила старика руками и изо всех сил прижалась к нему. Она все еще продолжала плакать. Но теперь к ее рыданиям примешивались и его слезы. Хорошо понимая, что никогда не сможет ее полюбить, он в эту минуту принял решение заботиться о ней до конца своей жизни.
Тонка понемногу успокоилась и заснула у него на руках. И Джакомо пообещал себе не обращать внимания на то презрение, которое жестокая Полина не замедлит выказать ему начиная с завтрашнего дня. Он решил также ничего не предпринимать, чтобы ускорить отъезд мадам де Фонсколомб.
На следующий день Казанова нашел старую даму, завтракавшую в одиночестве в своей комнате. Он сразу понял, что Полина ей все рассказала, но искренняя приветливость его приятельницы смягчала выражение укоризны на ее лице.
– Вы лишили меня участия в партии, которая обещала быть очень интересной. Я прослышала, что вы, как достойный соперник Керубино, соблазнили однажды дочку садовника. И наша гордая Полина решила, что таким образом вы уронили свою честь и опорочили свое доброе имя, а потому считает невозможным теперь скрестить с вами шпагу.
– Она должна была добавить, что эта девочка, которую вы, кстати, могли видеть в последнее время рядом с ней, к тому же слабоумна, что у нее нет одного глаза и она ночует на сене, которым иногда и питается.
– Она мне это сказала.
– И вы все еще разговариваете со мной?
– Мне хочется понять в вас даже то, что кажется наиболее безнравственным и непоследовательным.
– Я пожалел тогда бедняжку, мадам, а жалость иногда может вызвать желание – странное желание, которое рождается от соприкосновения с несчастьем или с какой-либо гнусностью, а иногда и с уродством. Как говорится, из навоза родятся только мухи.
Мадам де Фонсколомб отпустила Полину до вечера и приказала приготовить коляску, чтобы та смогла покататься в окрестностях Дукса. На самом деле старой даме хотелось избавить своего гостеприимного хозяина от неприятной обязанности предстать в тот день перед не знающим снисхождения судьей в лице молодой женщины.
– Позволяя себе любить простую деревенскую девушку, дорогой Казанова, вы отнюдь не потакаете демократическим чувствам Полины. Наша маленькая якобинка, конечно, тоже вышла из народа, но вспоминает об этом лишь тогда, когда ей нужно найти аргументы для меня или кого-нибудь другого, вроде нас с вами. Ее лепет напоминает мне о покорности, более присталой старому человеку, которому вскоре предстоит умереть. Именно по этой причине я и держу ее подле себя, как монахи-трапписты твердят без конца друг другу свое «mémento mori».[13]
– Чары, которые Полина испытывает на мне, заставляют меня забыть, что я стар, но в одном я с вами согласен: эта жестокая красавица прекрасно умеет показать мне мое ничтожество. И я понимаю, что способен вызывать у нее лишь презрение.
– Вы действительно так наивны? Напротив, вы вызвали ее ревность.
– Ревность к этой простушке?
– Насколько мне позволяют судить мои слабые глаза, девушка красива, даже несмотря на эту повязку на лице. К тому же у нее прелестная фигурка. И то желание, которое вы испытывали к ней, как вам самому казалось, не совсем обычное, в любом случае, было вызвано явно не ее уродством.
– Сказать по правде, оно появилось у меня, когда я подумал как раз о ее глупости и о том, какие доныне неведомые мне ощущения я могу получить, благодаря ее покорности. В этом и заключается неприглядная правда, мадам.
– Вы считаете, что причинили ей зло?
– Вне всякого сомнения, поскольку пробудил в ней чувство, из-за которого она нынче страдает.
– Кто знает, может быть, лучше страдать, чем не знать никаких чувств вообще.
И мадам де Фонсколомб в течение целого часа блистала перед шевалье искусством софистики, так что Казанова в конце концов, то смеясь, то возражая, дал убедить себя в своей собственной невиновности.
Взамен старая дама попросила прочесть ей после обеда те отрывки из его воспоминаний, которые он выберет сам. На что шевалье де Сейналь возразил, что предоставляет своей приятельнице самой выбрать место, дату и обстоятельства для его рассказа с условием, что это не будет история его побега из Пломб. За исключением этого момента, он с радостью готов поведать своей слушательнице о самых удивительных любовных приключениях, происходивших на протяжении всей его жизни практически во всех странах Европы с женщинами из всех слоев общества. Все зависело от того, с кем судьба уготовила ему встречу – со служанкой или принцессой.
