Инна Туголукова Инна Туголукова - Инна Туголукова
Наконец он содрогнулся в последний раз, скатился с партнерши и увидел Протасова с наведенным на них пистолетом. Надо отдать ему должное: он не испугался, но и на рожон не полез. Поднял ладони, словно демонстрируя свою полную и безоговорочную капитуляцию:
— Прости, командир! Я не знал, что это твоя телка, честное слово, не знал. Больше ты меня никогда не увидишь! Опусти пушку…
Тут только Володя заметил, что все еще сжимает рукоятку пистолета, но опускать его не стал.
Парень похватал одежду и, не надевая даже трусов, медленно пошел к выходу, не сводя глаз с дула. Он бочком протиснулся мимо Протасова, обдав его острым запахом пота, немного повозился с замком и выскочил на площадку.
— А-а-а! — послышались с лестницы женские крики. — Помогите! Это же вор! Вор!
Истошно залаяла собака, раздался грохот, проклятия, мат: «Фу, Чарли! Назад!», «Держи собаку, сука!», «Ой, не могу! Она ему сейчас яйца откусит!..»
И Протасов вдруг оглушительно захохотал, до слез, до упаду, до изнеможения, представляя, какая водевильная сценка разыгрывается сейчас на лестничной клетке, глядя на встрепанную, прыгающую на одной ноге Галю, не попадающую в свернувшиеся жгутом трусики-«танго», и ощущая всем своим существом, всем сердцем, как его покидает больное, тягостное чувство к этой женщине!
Если бы он заклеймил ее последними словами, если бы ударил, избил… Но вот этого смеха, очистительную суть которого она интуитивно поняла, Галя не простит ему никогда…
16
Сима делала зарядку. Занималась каждый день, считая это столь же обязательным и непременным, как и все прочие утренние процедуры. Поставив ноги на ширину плеч, она медленно наклонялась, касаясь пола согнутыми в локтях руками.
Музыка играла, в открытое окно вливалась утренняя разноголосица, и Сима, не услышав стука, в очередной раз нагнувшись, увидела, как за ее спиной открывается дверь и в комнату входит… Протасов?..
Есть такая детская игра «Раз, два, три — замри»: в какой позе настигнет тебя безоговорочный приказ, в такой ты и окаменеешь. Сима стояла кверху попой и смотрела на Володю снизу вверх круглыми, изумленными глазами.
Он пожал плечами, повернулся к ней спиной, переломился пополам и, выглядывая меж своих ног, приветливо сказал:
— Здравствуй, Сима! Я вернулся! — И погладил себя по голове, явно намекая на ее стриженые волосы. Он едва успел выпрямиться…
— Володя? — говорила она, будто не веря, что все это действительно происходит наяву, с ней, в ее комнате. — Володя! Ты вернулся? Вернулся!..
Она порывисто обняла его за шею и прижалась, прильнула всем телом, чувствуя, как закипают на глазах, текут по щекам горячие слезы.
Он целовал ее колючую макушку, осторожно касался губами розовой полоски шрама, и его затопляла беспредельная, пронзительная нежность. Не та темная, неуправляемая сила, что влекла, толкала его к Гале, а жгучая, до сердечной боли потребность уберечь, пожалеть, защитить…
Сима шмыгнула носом, взяла протянутый платок и спряталась за ним, смущенная своим бурным порывом.
— Ты уже позавтракал?
— Я не смог получить здесь места.
— И… как же теперь?.. — испуганно взметнулись мокрые стрелки ресниц.
— Здесь живет бабушка моего друга. Я устроюсь и вернусь. Ты жди меня…
— Я буду ждать…
Странно все-таки устроены люди! Быть счастливыми умеют единицы. Остальные всегда найдут ту единственную причину, ту самую каплю дегтя, сакраментальное «если бы», которое не позволит почить на лаврах. Сима называла это синдромом зубного тюбика. Но сама была из большинства.
Едва за Протасовым закрылась дверь, как она начала корить себя:
— Ну к чему эти слезы? Что за щенячий восторг? Теперь-то он уж точно не сомневается, что ты влюбилась в него по уши, лысая дура!
«А зачем ему сомневаться? — удивился внутренний голос. — Одно то, что он вернулся…»
— Я не знаю, почему он вернулся, и, возможно, не имею к этому никакого отношения!
«Он не лукавит…»
— Конечно, нет! Стоит ли метаться в поисках подружки, когда уже есть готовая на все?!
«Ты все испортишь, — заволновался голос. — Сама разрушишь, своими руками».
Но кто из нас прислушивается к внутренним голосам?..
«Да, Наташа была права, — думала Сима. — Нельзя забывать две вещи: это всего лишь курортный роман, и хорошо смеется тот, кто уходит первым. Все элементарно…»
Протасов появился незадолго до ужина и сразу почувствовал в ней эту неуловимую перемену. На его вопрошающий взгляд Сима ответила лучезарной улыбкой. Она уже была немножко актрисой. Она, конечно, жила на сцене, но строго соблюдала законы жанра, а главное, знала, каким будет финал комедии.
— Я хочу пригласить тебя на ужин, — сказал Протасов. — Вернее, этого хочет моя хозяйка.
— А ты, значит, не хочешь? — лукаво прищурилась Сима.
— Пойдем, — засмеялся Володя. — Нас ждет такси.
Они проехали мимо роскошных, утопающих в зелени особняков и остановились у приземистого белого дома с коричневой черепичной крышей.
Хозяйку звали Роза Исаевна. Это была худенькая старая женщина, такая энергичная и властная, что язык не поворачивался назвать ее бабушкой. Кроме нее, в доме обитали еще могучая домработница Нюша и матерый котище, чрезвычайно избалованный и наглый.
Сима, обожающая кошек, потянулась было его погладить, но тот глухо заворчал и попятился, пытаясь избежать непрошеной ласки. Она все же успела коснуться шелковой шерстки, и кот, гневно вякнув, замахнулся когтистой лапой и принялся судорожно зализывать оскверненное место.
— Шизофренический синдром чистоты, — пояснила хозяйка. — Умывается с утра до вечера. Поэтому и имя свое получил — Мойша. Но вы, дети, с ним поосторожнее, он серьезный парень.
В ярко освещенной столовой Роза Исаевна переключила внимание на Симу.
— А ну-ка, милая, дай я на тебя посмотрю!
Она взяла ее за руку, заглянула в глаза и повернулась к Володе.
— Береги ее, мальчик. Покружило над тобой воронье, покуражилось. А это райская птичка. Упустишь — будешь потом локти кусать, как мой Марик, да что толку…
Я ведь его с рождения знаю, — пояснила она Симе. — С моим внуком Мариком на одном горшке сидели, так и идут по жизни, оба неженатые. Вот приехал! «Поживу, — говорит, — у тебя две недели». А мне, старухе, и радость.
Клади, клади ей побольше, — приказала она Нюше, снующей вокруг стола с удивительным для своих габаритов проворством. — Теперь ведь есть не модно. Все фокусничают. А ты, девочка, к себе прислушивайся, желудок сам подскажет, что ему надо. Да больше сердцу доверяй, не голове. Голова-то она не туда увести может, а сердце не обманет.
