Вне игры - Настя Орлова
– Слушай, ну… – Резцов мнется. – Я думал, ты знаешь.
– Коль, давай без этого. Говори, раз уж начал.
– Ее бывший – конченый псих. Он ее неделю взаперти держал. Когда спохватились и начали ее искать, ментам пришлось дверь в их хату выламывать. Риту нашли в полуживом состоянии. Она голодная была, избитая, наручниками к батарее прикованная. Не знаю наверняка, но, по слухам, у нее было сломано несколько ребер. И синяки по всему телу, – произносит Коля торопливо, словно говорить об этом ему стыдно. – Резонансное дело было для нашего городка. Не знаю уж как, учитывая влияние сенатора, родителям Зарецкого удалось все замять, но он вроде в СИЗО всего месяц провел и потом условным сроком отделался. Но там бабки судье занесли огромные, конечно. Говорят, у его родителей железные связи в правоохранительных органах.
Еще до того, как Коля заканчивает сбивчивый монолог, я ощущаю, как внутри меня раскатывается натуральный армагеддон. Это ненависть в чистом виде – бесконтрольная и ядовитая, которая впрыскивает в кровь жажду мести. Я понятия не имею, кто такой этот Зарецкий, а когда он мучил Риту, я даже не знал о ее существовании, но отвращение к нему отравляет каждую клетку моего тела. Кажется, здесь и сейчас я бы не сомневался ни мгновения – окажись этот мудак передо мной, я бы придушил его голыми руками.
– А сейчас он где? – спрашиваю тихо, впервые понимая, что может толкнуть человека на кровавую вендетту.
Стоит представить Риту в таком состоянии, грудь затапливает горячим. Это не злость, нет. Это очень пресное слово, чтобы описать мое состояние. Это пылающая ярость. Будто бы сердце облили бензином и подожгли. Языки пламени жрут кожу. Едкий дым туманит мозг. И весь я, как обнаженный провод. Хочется крушить все вокруг, и вместе с тем гложет опустошающая беспомощность перед насилием, совершенным в прошлом. Когда я бился за место в «Миннесоте», Рита буквально билась за свою жизнь…
– Не в городе. Поговаривают, что это было одно из условий сенатора, чтобы Зарецкие сынка отсюда подальше держали. А ты не знал, да? – спрашивает Коля растерянно.
– Не знал, кого убивать, – поправляю севшим от накативших эмоций голосом. – Теперь знаю.
– Да брось ты, давно это было, – произносит друг напряженно, явно сожалея, что стал тем, кто открыл мне глаза на правду. – Рита с тобой теперь.
– Со мной, – соглашаюсь тихо, впервые всерьез размышляя, что вкладываю в эти простые слова. – Моя.
Моя. Моя. Вторит внутренний голос.
И когда с трибун вновь доносится смех, я стаскиваю с головы шлем и еду к веселой компании.
Моя. Моя. Бьется в голове как мантра.
А свое я не только не отдаю, свое я защищаю.
Глава 14
Рита
Когда Никита подъезжает к нам уже без шлема, так что я могу видеть его лицо, я сразу понимаю – что-то стряслось. Его обычно искрящиеся глаза потемнели, и теперь там не тлеющие угольки насмешки – там полноценное дьявольское пламя.
– Никита, – произношу я, робко улыбаясь, безуспешно пытаясь успокоить ритм сердца, которое при виде его ринулось вскачь.
Вся компания, включая Илью и отчаянно флиртующую с ним Лизу, тут же оборачивается, чтобы взглянуть на присоединившегося к нам хоккеиста. Но Никита, вместо того чтобы как-то обозначить свое присутствие, намеренно игнорирует любопытные взгляды, перегибается через бортик, хватает край моего легкого бомбера и тянет к себе.
– Здравствуй, птичка, – говорит небрежно. – Извини, в игре сегодня не мой день. В следующий раз я тебя не разочарую.
Чтобы сохранить равновесие, я хватаюсь за широкие плечи Никиты, упакованные в спортивное джерси и твердый «панцирь». А он, будто только этого и ждал, касается теплыми губами моей щеки, снова беспечно отодвигая границы, которые я для себя выстроила в отношениях с противоположным полом.
– Ого, у вас темпы, – выдыхает за моей спиной Лиза.
Я ее понимаю. Вся эта демонстрация – чересчур. Мы хотели, чтобы в наши отношения поверили родители, но в компании наших приятелей подобное – совершенно лишнее.
– Хорошая игра, – говорю нервно, осторожно выдергивая края куртки из пальцев Любимова и отступая. Делаю это чисто по инерции, но он поджимает губы. Заметил.
– Хорошая, – не без удовольствия повторяет за мной Илья Свечников, явно в восторге от того, что его команда выиграла.
– Дождешься меня? – спрашивает Никита, глядя мне в глаза, не обращая никакого внимания на парней и мою подругу. – Я приму душ, переоденусь и отвезу тебя домой.
– Я… Мы… – Я растерянно смотрю на Лизу, потом вновь на Никиту. И даже не понимаю, почему вдруг начинаю нервничать.
– А мы хотели все вместе поужинать в пиццерии неподалеку, – приходит на подмогу Лиза. – Вот как раз обсуждали. И ты, конечно, тоже, поехали с нами.
На мгновение я зажмуриваюсь. Все не так. Лиза говорит все совсем не так. Будто бы мы приглашаем Никиту с собой по доброте душевной, на самом же деле без него я бы никуда и не поехала в компании малознакомых парней из хоккейной команды.
– В другой раз, – отказывается он спокойно, не сводя с меня изучающего взгляда. – Я обещал твоему отцу, что привезу тебя домой не позднее восьми вечера. Если ты голодна, заедем по пути взять что-нибудь навынос.
И, не дожидаясь моего ответа, он коротко кивает парням и Лизе и уходит в раздевалку, оставляя за собой лишь неловкую паузу, которую никто из собравшихся не знает, чем забить.
– Ты уверена? – шепчет Лиза мне на ухо, когда Свечников и его друзья следуют за Никитой, а мы выходим с ледовой арены в гостевую зону. – Ни в чем не сомневаешься?
Сомневаюсь ли я? О да! В собственном рассудке. Потому что, несмотря на горький опыт в прошлом, я не готова спорить с Любимовым. Потому что боюсь его реакции? Потому что он может рассказать о нашей лжи отцу? Я не знаю. Мне сложно принять его собственнические замашки, но при этом я ему доверяю. И сейчас… Я просто чувствую, что за пару часов, которые прошли с тех пор, как Никита высадил меня возле дома Лизы, с ним что-то случилось. Он сам не свой. Он резкий. Мрачный. Напряженный. А я… я хочу понять, в чем причина столь резкой смены его настроения.
– Да, не волнуйся, Лиз, – все же говорю я, делая попытку улыбнуться. – Зная папу, он действительно поднимет на уши всех, если я не вернусь ко времени, которое он обозначил.
– Ну и ну. Значит, ты и Любимов – все серьезно? – произносит подруга,
