Поцелуй Однажды: Глава Мафии - Ольга Манилова
Кира собирается опуститься на покрывало, но лишь успевает зайтись в судорожном вдохе, когда к одной обнажившейся груди он припадает жадным ртом, а другую — сминает рукой. Не знает за что держаться — Карелин исступленно теребит ее камушки-соски всеми возможными способами и мнет ртом каждый миллиметр кожи.
Кира находит пыткой не только выдержать, стоя на ногах, напор такой ласки, но и смолчать — кажется, если сейчас рот откроет, то больше никогда на себя в зеркало без стыда смотреть не сможет. Она не знала… определенно не знала, что обладает столь чувствительной грудью.
Он проводит носом меж влажных от слюней грудок и затягивается засосом на раскрасневшейся коже шеи. Словно действительно изголодавшаяся по теплу псина.
Она сбрасывает платье и пытается тянуть мужчину на себя, но на кровать приземляется в одиночестве.
В многообразии теней десятка комнатных ламп, где холодный с синевой электрический свет смешивается с теплым оранжевым подтоном, его силуэт — будто чудище из сказки. Стягивая с себя рубашку и дотягиваясь до ширинки, он смотрит на нее сверху вниз серьезно и напряженно. И можно подумать, что здесь, в узкой комнатушке, опасность представляет почти обнаженная, распростертая на кровати Кира, а не сам Брус.
— Сними их, — кивает он в сторону ее трусиков.
Она стягивает их, не поднимая глаз на мужчину. У края матраса он подхватывает белье и откидывает на пол.
Кира сгибает правую ногу в колене, чтобы не раскрываться полностью. И коленко это Карелин рассеянно поглаживает, чуть нагнувшись и смотря девушке прямо в глаза.
Глава 7
Ее поводит словно мороком: невинные прикосновения ладони заколдовывают обнаженную кожу теплом и Кира буквально задохнется собственным предвкушением, если где-нибудь еще он сейчас не прикоснется.
Она наблюдает, увлажняя губы, как он вынимает наружу стоящий член и несколько раз проводит по стволу, в последний — сильно зажимая, приказывая тому вести себя хорошо.
Теперь коленко он ей целует.
— Мне нужно посмотреть насколько ты мокрая. Я ничего серьезного делать не собираюсь. Я посмотрю и потом ты кончишь, хочешь ты этого или нет.
— Я… очень мокрая, — закусывая губу, произносит она.
— Это, блядь, очень хорошо.
— Только… только без проникновения.
Мягкую кожу ляжек возле колена он покусывает.
— Я возьму тебя пальцами, или может одним. Кира… я не сделаю тебе больно. Если надо будет член подрезать, чтобы в конечном итоге в тебя войти, так я подрежу.
Она хмурится и охает, когда рука на мгновение проходится по соску. Беспристрастные слова впечатываются в ее внутреннюю реальность — центрифугой там все крутится, на самом деле, — с оглушительно победоносным треском — ей очень и очень надо, чтобы он в нее вошел, и невозможно простить каким тяжелым Карелин делает для нее намерение хоть некоторое время вести себя выдержанно.
— Да, вот так же будет хорошо, только в два раза сильнее.
— Я знаю, как будет хорошо, — неуверенно говорит девушка, откидываясь на локтях. Возбужденные грудки развратно торчат и она отводит на миг голову в сторону. — Я просто… должна оставаться с холодной головой.
— Ага, да, ради всеобщего блага.
Он становится на колени, продавливая матрас у края кровати, и теперь гладит обнаженные ноги по всей длине. Смотрит на нее с необузданным вниманием — то на лицо, то ниже, то на собственные ладони, покрывающие бледную кожу.
Кира расставляет ноги, затаив дыхание, и он тут же беспощадно разводит их — так широко и быстро, что она открывает рот, словно он уже вошел в нее, а не просто рассматривает половые губы.
Одну ногу Карелин удерживает отведенной в сторону, а свободной рукой терзает складки ее лона, то раскрывая их, то поглаживая сверху, то лениво нажимая на клитор. Ему все мало и мало, и Кира не просто на кровати перед ним лежит, она — на обрыве морской скалы, перед бушующем ненастьем и, кажется, она вот-вот рухнет вниз вместе с камнем.
Одним пальцем он берет ее и она поводит голову в сторону, учащенно заглатывая воздух и открывая глаза не сразу.
Теперь она течет. И сердце заходится в испуганной скачке. Только и может наблюдать в потерянном опьянении беспомощности как ритмично исчезает загоревшая рука меж раскинутых ног.
На миг разрядка становится ошеломительно близкой, и при ее попытках сдвинуть ноги, Брус теряет контроль:
— Черт побери, — не может он надышаться, словно спокойствие до этого момента стоило ему кислородного голода, — черт побери, Кира…
Насильно разводя тонкие беспокойные ноги, он берет член в руку и направляет к вершине развилки ее влажных губок.
— Я только… Я не буду входить, слышишь? Смотри.
Головкой члена Роман обводит ее набухшее навершие: дразня, терзая, надавливая, иногда толкаясь в складочки от отчаяния. Завороженная, она смотрит как намокшая от ее же возбуждения головка ласкает клитор и все, что удается вокруг приласкать.
— Быстрее, — мычит она, прикусывая губу не на шутку.
Мозолистые пальцы впиваются в изгиб бедра так крепко, что это удваивает спираль ее наслаждения. Она постанывает, двигаясь члену навстречу, потому что ей нужно, ей нужно…
Глазами он поедает момент освобождающей разрядки, он рыпается — будто мог бы броситься к ее губам, чтобы похитить крик, — и застывает лишь на три-четыре секунды, а затем бессвязно долбиться меж верхней части половых губ. Кончает прямо на влагалище; сразу же успокаивая и ее, и себя бесперебойным поглаживание внешней стороны нежного бедра.
Когда Кира немного сдвигается — и для этого нужно ненадолго сжать ноги — его протест не удивляет: руки притягивают широкие бедра еще ближе, и хаотичное исследование набухших грудок сопровождается рассматриванием ее лона. Теперь со следами спермы.
Откровенно говоря, Кирее много что есть сказать — например, как чуть не умерла, когда он как-то так ее сжал, что изнутри обожгло чистым безумием — но она и слово не может сказать, потому что это еще… не конец для нее.
Ей нужно еще.
Кира сможет и второй раз, намного быстрее.
Тонкая ладонь проскальзывает к развилке ног, и разводит губки, чтобы поласкать ноющее место. Остатки спермы хлюпают под ускоряющимися пальцами.
— Блядь, — Роман опешивает. Удалось удивить его настолько, что прикосновения к тонкой коже ляшек потряхивающиеся, его рука нестабильна.
— Я… я… Карелин,
