Наше шаткое равновесие - Мария Николаевна Высоцкая
— Для меня это что-то должно значить? — приподымаю бровь.
Она теряется. Обнимает себя руками. И какого черта я это ляпнул?
— Нет. Наверное, нет. Извини. Спокойной ночи.
И никакой истерики. Никаких обвинений. Полнейшее равнодушие. Возможно, малость сожаления. Прикрываю глаза, нащупывая в кармане сигареты.
— Пошли, я покурю.
Выхожу в коридор, и она идет следом. Ни хрена не понимаю, что у нее в башке. Другая бы послала. По роже бы дала. Истерила. А она… ни черта не понимаю.
То безразличие, то покорность. И хрен ее разберет, что лучше.
* * *Лунгу продолжает упорно смотреть в окно и делать вид, что меня здесь нет. Ничего в ней не поменялось.
Открываю окно, прикуривая еще одну сигарету. Перетряхивает уже от них, тошнит. Но все равно курю, на автомате. Мозг взбодрить.
Я, когда ее у себя в кабинете увидел, офигел. Неожиданно получилось. Я, конечно, был в курсе, что она тут трется, в рестике этом. Поэтому Морозова и отправлял обстановку разведать. А этот дебил решил бабок по-легкому срубить. Придурок.
Но, впрочем, его дерзость сыграла мне на руку. Женечка взбесилась и прибежала разбираться. В ее стиле. Только не ожидала, с кем разбираться придется. И глазки опустила, и вид сделала, что не знает. Стыдно, видимо, стало. Хотя если учесть, что я видел, она и стыд — вещи слишком друг от друга далекие. А вот прикидываться — это да. Пятерка ей за это.
— Тебе куда?
— Домой. Адрес ты знаешь.
— Знаю-знаю. Чего ты за город поперлась на ночь глядя?
— Не твое дело.
— Не хами.
— Ты сам сказал прекратить делать вид, что я тебя не знаю. Поэтому ответ вполне приемлемый.
— Серьезно?
Это уже интересно. То есть я еще и виноват. Хорошая логика. Не пробьешь.
— Более чем.
— Я тебя придушу, Лунга, при-ду-шу.
— Пфф!
— Спасибо бы лучше сказала. Я ее посреди ночи от ментов отмазываю, а она выпендривается.
— Спасибо Вам, Игорь Юрьевич. Так нормально?
— Выразительности не хватает.
— Ну, значит, обойдешься.
— Ты чего такая дерзкая сегодня? Еще два дня назад носилась от меня, сверкая пятками.
— Да потому что бесят. Вот такие, как ты, как этот дэпээсник. Возомнили о себе, будто право имеете себя так вести. Вы боги, что ли? Я что-то крыльев с нимбами не заметила!
Вновь отворачивается к окну, закидывая ногу на ногу. А на ногах у нее тонкие капронки. Стискиваю зубы, а потом просто торможу посреди дороги.
— Все, приехали. Давай. Вперед и с песней.
Женька хмурится, нервно оглядывается по сторонам, злобно сверля меня глазами. Сама напросилась.
— Придурок, — вылетает из машины и быстрым шагом идет по тротуару. До дома ей метров пятьсот. Пусть валит. Идиотка.
Пока Лунгу чешет по тротуару, злость сходит до приемлемой отметки, на которой я могу общаться с людьми, трогаюсь с места. Открываю окно со стороны пассажира.
— Сядь обратно.
— Сама дойду.
— Сядь в машину.
Начинаю закипать и повышать голос.
— А то что? Силой затащишь?
— Надо будет, затащу.
Лунга смеется, показывает средний палец и, оступившись, падает на асфальт. Не убилась, надеюсь.
Выхожу из тачки, пытаясь сделать серьезное лицо. На ржач пробирает.
— Очень смешно.
Огрызается, значит, живая.
* * *Женька так и сидит на холодном асфальте. Потирает лодыжку, периодически всхлипывая. Присаживаюсь рядом на корточки.
— Дай посмотрю, — тяну руки к ее ноге.
— Не надо. Отстань от меня. Не трогай.
— Прекрати пищать, — скидываю ее пальцы, касаясь уже распухшей лодыжки, — вывихнула, походу. В травму поехали.
— Я не поеду.
— Че как маленькая?!
— У меня ребенок дома с няней. Я не могу. Мне домой надо.
— Сама сказала, что с няней.
— Нет, уже почти час ночи. Мне нужно домой.
— И какой от тебя там будет толк, в таком состоянии?
Женька вытирает ладонью слезинки, беспомощно ударяя кулаком о землю.
— Мурас, отвези меня домой, — всплеск эмоций и тишина. — Пожалуйста, — шепотом.
Она не требует, не злится. Ее голос тихий, спокойный и потерянный. Громко вздыхаю, обдумывая, как все же лучше поступить.
— Ладно. Поехали, — поднимаю ее с земли, возвращая в тачку, — добегалась?
В ответ тишина.
У дома Лунга поджимает губы. Дошло наконец, что она даже в квартиру сама не поднимется. Барабаню пальцами по рулю, запрокидывая голову на подголовник. По радио играет какая-то в сон клонящая мелодия. В кармане в сотый раз вибрирует телефон. Алка угомониться не может. Молчу. Мне нечего сказать. Мы, походу, сегодня уже и так наговорились.
Пока думаю, прикрыв глаза, слышу, как открывается дверь. Собралась все-таки. Даже интересно.
Женька вылезает из машины, забирает с сиденья свою сумку и походкой подбитого лебедя чешет в сторону подъезда.
— Дура девка.
Вылезаю из машины, в пару шагов догоняя эту упрямицу.
— Я помогу, — поднимаю ее на руки, как только она открывает дверь в парадную. Это слишком непривычно. Прикасаться к ней через столько лет. Очень непривычно.
Но я до сих пор помню ее запах.
— Поставь. Поставь меня.
— Не ори. Соседей разбудишь. Какой этаж?
— Пятый, — все еще трепыхаясь.
— Прекрати. Скину вниз нахрен.
— А потом труп описывать приедешь?
— В лесочке прикопаю, чтоб никто не узнал.
— Даже не сомневалась.
— Ключи ищи в сумке своей.
У дверей ставлю ее на ноги, вырываю ключ и открываю дверь.
Обхватив за талию, приподымаю, протаскивая через порог, и усаживаю на пуф. В прихожей горит тусклый свет. На шум выбегает какая-то баба. Явно недовольная.
— Мы так с вами не договаривались. Я вам звонила. У меня дела. А я
