Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Как раз через четыре года после начала их связи Кэрол Эбернати начала читать множество книг по оккультизму. Их физическая любовь (никогда не бывшая удовлетворительной, так как через весьма короткое время она стала заниматься сексом только одним способом, только в одной позиции) быстро приходила в упадок по мере того, как она все больше занималась духовной стороной мира.
Правда, конечно, что Грант занялся другими женщинами вскоре после начала их связи (чтобы быть точным — через неделю после того, как она отказала ему в смене способа, в смене позиции), но даже в этом случае он не мог поверить, что он полностью ответственен за все происходящее с ней. Кэрол, однако, явно считала, что он отвечает, что это — «его вина».
Из своих занятий оккультизмом она вывела, что ей предназначено стать своего рода оккультным Мастером художников Среднего Запада, осужденным какой-то неизвестной Кармой на великую жертву помощи Творцам ценой потери собственного творчества. В рамках этой концепции ее диктаторские наклонности быстро расцветали, а ее жертвенность давала ей моральное право точно знать, что такое хорошо для других, снисходительных к себе людей. Она пояснила Гранту, что отныне она спит только с ним, так что ему не нужно терять драгоценного времени Искусства на охоту за кисочками. Она зашла так далеко, что сказала, что подавленная сексуальная жизнь — это хорошо для него и для всех художников, всех великих людей, поскольку позволяет ему — и им — сублимировать сексуальную энергию. В конце концов, в этой идее много правды. Достаточно посмотреть на Ганди. Но другая часть его существа, остальная часть его существа, которая понимала людей точно, но бессловесно, как некое безъязыкое сверхживотное, знала, что все это — паутина эгоистичной, оплакивающей самое себя, увековечивающей самое себя лжи с ее стороны. Чего она хотела на самом деле — это удержать его, как любая женщина хочет удержать мужчину, удержать и властвовать над ним, быть хозяином, заставить его платить. Он знал все это и все же не покидал ее.
Грант, закутавшись в одеяло на твердом полу гостиной, застонал в полусне.
Кэрол Эбернати. Их первые четыре месяца связи, большую часть которых они были порознь, поскольку Грант оставался в Военно-морском госпитале на Великих Озерах, были самыми близкими к любовной истории. Пользуясь деньгами мужа, она встречалась с ним в Чикаго. Лишь позднее он приехал к ним в Индианаполис, когда писал одноактные пьесы для ее Малого театра, и позволил себе, чтобы Хант поддержал его. Это было после катастрофического года посещений школы в Нью-Йорке, после которого его военный счет в банке закрылся, а учиться оставалось всего лишь год. Время от времени она навещала его и там на деньги Ханта. Но после этого, переехав с ним в Индианаполис, вместо любовной истории (пусть и плохой) возник своеобразный сумасшедший вариант несчастливого супружества, причем у Гранта не было даже общественного положения чьего-нибудь мужа.
Кэрол Эбернати выплачивала ему небольшие суммы из денег Ханта Эбернати за одноактные пьесы. Это да еще крошечная морская пенсия давали ему возможность пить пиво и гулять с ребятами. Но последнее Кэрол ему позволяла редко, поскольку всегда могла пригрозить выбросить его, что иногда и делала. За все остальное — кровать, белье, еду, книги, сигареты — платил Хант Эбернати. Грант никогда не мог понять, почему. Хант мирился с ней по тем же причинам, что и он сам: накопленная вина, В любом случае, такую жизнь Гранта вряд ли можно было назвать очень мужской, и его положение вполне можно было бы обозначить словами «жиголо» или «милый друг богатой леди».
Позднее, после того, как его первая трехактная пьеса стала колоссальной сенсацией на Бродвее, ей стало намного труднее удерживать его. Он должен был часто ездить в Нью-Йорк. Кэрол Эбернати никогда с ним не ездила, хотя он из вежливости пару раз приглашал ее. Она всегда отказывалась. Не ездил и Хант, который не мог бросать работу и которому было начхать на Нью-Йорк. И каждый раз, когда Грант ехал в Европу, он ехал один.
Но почему он всегда возвращался?
Когда начали поступать большие деньги Кэрол Эбернати нашла ему (она ведь была агентом по продаже недвижимости) дорогой дом прямо через дорогу от их дома в Хант Хиллз. Более того, она заставило купить его. Грант знал, что помимо безопасности, благополучия, покоя и уравновешенности сознания, о чем она говорила, дом связывал огромную часть свалившихся на него доходов. И все же он это сделал. Но, конечно, в то время он и хотел этого.
Далее. Кэрол Эбернати заставила его вложить еще большую сумму (более семидесяти пяти тысяч долларов, если уж быть точным, и большая часть из них не облагалась налогами) в строительство нового театра и в покупку декораций для Малого театра Хант Хиллз. И сегодня, главным образом, благодаря первому большому успеху Гранта, вокруг Малого театра Хант Хиллз вращалась небольшая группка людей, желающих стать художниками, писателями, драматургами, сценографами и актерами. Новый театр, декорации и жилые квартиры породили возбужденный маленький Ренессанс Искусств в Индианаполисе. Но Грант-то знал, что помимо существования ради Искусства и пользы для Искусства, помимо того, что благодаря искусству он был счастлив, как говорила Кэрол Эбернати (и как в данном случае полагал он сам), новый Малый театр Хант Хиллз забрал еще больше его новых денег. И все же он подчинился. Но он и хотел так поступить. Он позволил ей публично заявить, что он всем обязан ей, ее помощи.
Почему?
Это было девять лет тому назад. И столько же времени его духовные приобретения сводились к чувству вины, постоянно обновлявшейся и постоянно углублявшейся: вины неверного любовника, вины неблагодарного сына, вины коммерчески успешного художника, вины мужчины, который наставил рога своему другу. Боже мой, а вы рассказываете об Эдипе!
Как однажды хихикнула и прошептала Кэрол Эбернати в один из лучших моментов в их жизни, когда они лежали в постели: «Иисусе! Ты единственный мужчина из всех, кого я знаю, кто изжил свой Эдипов комплекс!» Грант засмеялся. Тогда.
Они впервые начали молоть чепуху насчет приемной матери в то время, когда журнал «Лайф» прислал одного молодого писателя-борзописца в Индианаполис, чтобы написать статью о провинциальном драматурге из группы какого-то Малого театра Индианы, который выступил с самым большим боевиком после пьесы «Трамвай Желание», и о «странной домохозяйке со Среднего Запада», которая «властвует в группе, как диктатор» и «ведет дела группы, как генерал». Как им удалось одурачить умного молодого выпускника Йельского университета из журнала «Лайф», Грант не понимал, но подозревал, что даже выпускник Йеля не мог поверить, что взрослый человек, трахающий какую-то женщину, позволит ей так хозяйничать, затыкать рот и приказывать. Но именно это и было настоящей причиной, раз он позволил Кэрол убедить его, что они всерьез должны играть роли матери и сына или их раскроют, что, в конце концов, по-настоящему обидит только Ханта.
