Наталия Миронина - Куколка для Немезиды
– Бокалы поменяйте, не хватает одинаковых. И столовые приборы на левый край стола. – Вера устало оглядела огромный вычурно сервированный стол.
Девчонки-официантки сбились с ног: только что уехала заказчица, которая вытянула последние жилы. Цветы уже расставили, гостевые карточки проверили, кухня отрапортовала о готовности закусок. Осталось только понять, какой презент ожидается от шефа – на кухне, как всегда, с ведома Ованесяна царила творческая обстановка. Пока можно было немного отдохнуть, а там, глядишь, начнут съезжаться гости. Вера стояла и смотрела в большое полукруглое окно на расплюснутые о стекло потоки воды. В общем зале находился один-единственный посетитель. Он обедал. Пользуясь удобством почти пустого зала, человек разложил газету перед тарелкой и читал, одновременно орудуя ложкой. Еле слышное причмокивание говорило о том, что он обожает поесть и вообще все любит делать с комфортом.
– Приятного аппетита. У вас все хорошо? – Вера подошла к столику одинокого посетителя.
– Замечательно. У вас неплохая кухня. – Мужчина поднял голову и внимательно посмотрел на Веру. – Мы с вами знакомы?
– Нет, разве только вы бывали в нашем ресторане раньше.
– Я здесь впервые. Тогда у вас лицо, напоминающее лицо какой-то актрисы.
– Спасибо, но вам так кажется. Если что-то понадобится – позовите, буду рада помочь.
– Благодарю. Мне приятно будет к вам обратиться.
Вера отошла и принялась просматривать меню. Но посетителя из поля зрения не выпускала. Вот он с удовольствием доел суп. Дочитал газету. После того как принесли второе, незаметно понюхал отбивную и, не обнаружив ничего подозрительного, принялся орудовать вилкой и ножом. Ел он со вкусом, поглядывая по сторонам и оценивая интерьер зала. Одежда и манеры выдавали в нем человека обеспеченного, но слегка напряженного, все время пытающегося определить, как к нему относятся окружающие. Почти пустой зал ресторана, видимо, был для него подарком, поскольку сейчас он совсем расслабился, чувствовал себя по-домашнему. Закончив есть, мужчина достал портмоне из помятой тонкой кожи и с маленькой крокодильей головкой вместо застежки. Прежде чем раскрыть, посетитель погладил его пальцами. Вера быстро прошла на кухню.
– Света, твой клиент уже закончил. Дай-ка мне счет, я сама получу с него. Не волнуйся, чаевые – твои.
Когда Вера подошла к столику, посетитель, задумавшись, глядел в мокрое окно.
– Вот, спрашивается, куда ехать в такую погоду? «Дворникам» этот ливень не под силу. А мне за город надо.
– Посидите у нас. Хотите кофе, за счет заведения? – Вера стояла над ним с готовым чеком.
– Спасибо, кофе и многое другое я сам могу оплатить. Более того, хотел бы угостить вас. Составите мне компанию?
– К сожалению, не могу. Я на работе. Только если вечером. – Последние слова Вера произнесла специально: ей была интересна реакция посетителя.
– Отлично, вечером. Где? – посетитель теперь уже очень внимательно смотрел на женщину, которая меньше всего была похожа на сотрудника ресторана. Скорее она или совладелица, или директор. Но директор, который раньше занимался какой-то другой работой. Посетитель не мог сформулировать точно, но эта миловидная дама, во-первых, действительно ему напоминала какую-то актрису или певицу, а во-вторых, в общепите выглядела телом инородным. Ее манера говорить, такт, спокойствие говорили об очень хорошем воспитании и образовании. «К сожалению, мы не Франция, мы наши ресторанные кадры так не готовим. Симпатичная она, можно и познакомиться». Владимир Свиягин неторопливо достал из бумажника деньги и рассчитался с Верой. То, что полагалось на чай, он деликатно положил на стол рядом с салфеткой.
– Какой у вас интересный бумажник. – Вера полученные деньги держала в руке.
– Да, ему, если не соврать, лет двадцать. Видите, я его уже ремонтировал, зашивал, – Владимир показал умелые стежки по одному из краев коричневой кожи. – Не могу расстаться, как будто талисман. Деньги в него сами прыгают.
Вера внимательно посмотрела на посетителя. Такой бумажник она уже видела. Когда-то очень давно. В другой жизни.
За плечами Владимира Свиягина был крепкий, стабильный бизнес c таинственным прошлым, два коротких брака, один взрослый ребенок и старый немецкий шкаф, наполненный фарфоровыми статуэтками. Первый брак напоминал о себе звонками из-за океана, частыми просьбами денег и множеством фотографий в старых альбомах. Первая супруга эти фотографические воспоминания не стала тащить с собой в новую жизнь, а Cвиягин, взявший за правило ничего не выбрасывать, бережно хранил их в тумбе письменного стола. Взрослый ребенок напоминал о себе два раза в год – открыткой к Новому году и письмом к дню рождения. Старый немецкий шкаф, наполненный редким фарфором, – итог многолетних поисков, сомнительных и не очень сделок, его отрада и отдушина – напоминал о себе по десять раз на дню. Более того, Свиягин сам любил надоедать этому шкафу. Не проходило дня, чтобы он не раскрывал стеклянные дверцы и, прикусив нижнюю губу, замирая, переставлял хрупкие фигурки с места на место, вытирал с них пыль, разглядывал уже выученные наизусть клейма. После он садился перед раскрытым шкафом в глубокое кресло и в полном молчании созерцал свою коллекцию, которая была собрана в буквальном смысле по помойкам, по старым затхлым европейским магазинчикам и на дорогих аукционах. Друзья по этому поводу язвили:
– У тебя даже одежды нет приличной для шастанья по мусорным бакам! Все больше Бриони да Валентино.
Свиягин только улыбался. «Ах, какие помойки в Рангуне!» – думал он, вспоминая, как на задворках какой-то гостинички откопал старого фарфорового слона. Тот был без клейма, обязательного атрибута коллекционной вещи, но Свиягин и так все понял про свою находку. Слон был стар, как этот город, который поливался сейчас жутким дождем. Поначалу в своих увлечениях Свиягин кидался в тематические крайности. Был «стеклянный» период, когда его дом заполнился невзрачным советским стеклом: бокалами, салатниками, вазами, которые в пятидесятых годах имелись в каждом профсоюзном санатории. Стоила такая посуда сущие копейки, но облик этих незамысловатых предметов в полной мере отражал эпоху, что более всего ценил Свиягин. Затем последовал фарфор Копенгагенской королевской мануфактры – вещи дорогие, немного «холодные» из-за своей голубоватой глазури. Особенно Свиягину нравилась серия птиц – на полках у него появились огромные сизые вороны, небесного цвета снегири и лиловатые чайки. Дальше последовал период «Конаково» – старой советской фабрики, которая выпускала изумительный фаянс и майолику. Краски у этих предметов были сочными, плавно перетекающими друг в друга. «Конаково» считалось тоже недорогим, но Свиягин лишь отмахивался от советчиков.
