Прима (СИ) - Ники Сью
— Нет, — грубее обычного говорю ей.
— Ты просто позоришь себя, — она качает головой, а губы сводятся в тонкую линию.
— Мне нужно пару месяцев, и я смогу восстановиться. Затем получу соло-партию, — сжимаю кулаки, чувствуя, как внутри закипает обида.
— Не смеши меня, — мама строго смотрит, и я замечаю в ее глазах холод. Она и раньше не отличалась мягкостью, но сейчас будто сделалась абсолютно чужим человеком. — Я вложила время, деньги, свою фамилию, в конце концов, не в ту, которая имеет возможность для промахов.
Я чувствую, как комок подступает к горлу. Ладони покрываются влагой, сердце заходится в груди, а к глазам подступают слезы.
— Это ведь не специально… — мои оправдания звучат так унизительно, что мне самой слушать их стыдно.
— Твоя техника дала сбой.
— Но ведь балет не только техника, — по щеке катится слеза. Черт! — Это танец души, и всегда балетмейстеры говорили, что я лучше всех сочетаю эти качества.
Шаг и мама оказывается напротив меня. Ее тонкие пальцы касаются моего подбородка, а во взгляде такая ненависть, словно я совершила убийство.
— Когда я забрала тебя из детского дома, то никогда не говорила, что дам возможность ошибаться. — Чеканит она ледяным тоном, будто политик, который озвучивает свою позицию на телепередаче.
После ее слов во мне будто что-то надламывается. Наверное, это сила воли, которая прежде не давала сдаться и упасть в пропасть.
— Я никогда не просила забирать меня, — отвожу взгляд, из последних сил сдерживаясь, чтобы не зарыдать. Мир вокруг рушиться, крупица за крупицей, оседая угольками у моих ног.
— Может, в самом деле, мне не стоило этого делать, — разочарованно говорит мама. Она разжимает пальцы, отпуская меня, и бросает на прощание взгляд, в котором нет ни капли жалости. Скорее в нем, в самом деле, жажда исправить ошибки. Вернее одну в виде меня. Затем разворачивается и, прежде чем уйти, добивает последней репликой:
— Ты мне больше не нужна, так что освободи ту комнату, она не для тебя, — сказав это, мама уходит, оставляя меня тонуть в болоте собственной жизни.
Одной… Вечно одной.
Глава 15 — Даша
Трясущимися руками я вываливаю вещи из шкафа: их так много, но почему-то мне не хочется ничего из этих тряпок брать с собой. Да и куда брать? За душой ни гроша. Друзей нет. Возможности кому-то пожаловаться и спросить совета — тоже. Но одно знаю точно — не останусь здесь.
Раз для мамы я ошибка, неправильный выбор, уйду, да и она сама меня попросила на выход. Тем более я слышала, как прислуга обсуждала новую девочку. Кажется, у нас в семье ожидается очередное пополнение. Будущая прима балета, а если нет, мама вонзит ей кол в сердце и пойдет искать новую порцию в свою коллекцию сломленных кукол.
Открываю рюкзак, запихиваю туда свитер, сменное белье и джинсы. Поднимаюсь с пола, еще раз заглядываю себя в зеркало и вижу там совсем не ту Дарью, которая была в детском доме. Мое отражение сейчас напоминает призрака, яростно нуждающегося в возможности исчезнуть.
Некогда пряди с серебристым отливом потускнели, а губы такие бледные, что на них даже смотреть тошно. Моя фигура как тростинка, которую легко разломить на две части — настолько я худая.
По щеке снова катится слеза, но я тут же смахиваю ее, не хватало еще разреветься белугой. Ком в горле и так мешает свободно дышать, в груди разливается тянущая боль от осознания моей ущербности. Нет, это другое чувство и имя ему — ненужность.
Тебя выбросили за борт, Дарья. Ты тут больше не нужна. А была ли когда-то нужна?
Застегнув молнию, закидываю рюкзак на плечи и стремительно покидаю спальню. Здесь ничего нет, что могло бы вызвать улыбку или ностальгию. Разве что Глеб, с которым мы так и не подружились, хотя даже он будет рад моему уходу.
Не знаю, куду иду, и что буду делать дальше. Страх перед неизвестностью заставляет сердце биться чаще. Но у меня нет выбора, наверное, его никогда не было.
— В путешествие собралась? — позади раздается голос, тот самый, который я узнаю из тысячи — у Гордеева он какой-то особенный, словно принадлежит известному музыканту.
— Да, — отвечаю, не глядя и ускоряю шаг.
Однако напротив дверей, ведущих в зал для тренировок, где я провела большую часть своей сознательной жизнь, меня за запястье дергает Глеб — заставляет остановиться.
— Ну что еще? Поглумиться хочешь? — наши взгляды встречаются, и я едва сдерживаюсь, чтобы не дать волю слезам. — Ты выиграл.
— Какая легкая победа, — с деланным высокомерием произносит Гордеев, выгибая правую бровь.
— Только не говори, что будешь скучать, — не знаю, зачем я язвлю ему. Может хоть это отвлечет от состояния хаоса, которое поселилось в моей душе.
— Кто же еще так отвратительно будет танцевать балет в нашем доме, — он тоже язвит, ничего нового.
Вот только в этот раз у меня в груди что-то щелкает. Задираю подбородок и ловлю себя на мысли, что когда покину отчий дом, все вокруг тут же забудут о призраке по имени Дарья. В том числе и Глеб. Но мне этого совсем не хочется… Не хочется быть забытой, словно я кусок бумаги, который смяли и кинули в урну.
Он должен хоть что-то помнить обо мне.
— Да? Тогда я должна это исправить, — эмоции бьют через край, когда я нащупываю ручку и поворачиваю ее. — Пошли.
— Что? — он непонимающе смотрит, явно не ожидал такого поворота. Я ведь и сама не ожидала.
— Докажу тебе, что балет — это танец души, и он не отвратительный! Заходи!
Неожиданно Гордеев принимает правила моей игры и входит в тренировочный зал. Я скидываю рюкзак на пол и иду к умной колонке, чтобы включить музыку.
Вмиг зал наполняется классической мелодией. Я становлюсь в позицию, смотря прямо на Глеба. Он стоит в центре, засунув руки в карманы своих спортивных брюк, слегка склонив голову на бок. Я не могу понять, что означает его взгляд, снова закрытая книга.
Несколько секунд мечусь в сомнениях. Зачем я это делаю? Почему он должен запомнить меня? Кто мы вообще друг другу? И передо мной вдруг появляется образ не взрослого Глеба, а ребенка. Мальчишка в белой широкой рубашке, под которую задувает противный морозный ветер. Его каштановые волосы рассыпались по макушке, и он то и дело их убирает со лба.
Он ненавидит меня. Я таю обиду на него. Мы не семья. Мы никогда не смогли бы стать ей.
Но я докажу
