Старше - Дженнифер Хартманн
Черт.
Это был кошмар.
Ей было семнадцать, она по определению была недоступна, а теперь она оказалась временным приемным ребенком моей бывшей и новой лучшей подругой моей дочери.
В прошлой жизни я точно был серийным убийцей.
Никаких сомнений.
Галлея продолжала игнорировать меня, помешивая на плите что-то похожее на соус маринара.
— Ужин почти готов, — сказала она, заправляя за ухо золотистую прядь волос. — Я уже накрыла на стол.
— Спасибо, милая. — Уитни убрала свою руку, а затем повела меня в столовую. Когда мы оказались за пределами слышимости, она посмотрела на меня, ее глаза прищурились от пристального внимания. — Ты вел себя странно. Между вами что-то произошло?
Произошло?
Да, что-то произошло, и мне чертовски повезло, что не переросло в нечто большее.
Но это не случилось только по одной причине — я узнал ее настоящий возраст за мгновение до того, как готов был увезти ее к себе домой и трахнуть.
Я замешкался с поиском ответа, отличного от вышеупомянутой мысли.
— Просто встреча с ней застала меня врасплох. Мы немного поговорили, и я не ожидал, что увижу ее снова.
— Верно. Логично. — Она рассмеялась, словно ее предположение было абсурдным. — Прости. Просто атмосфера стала напряженной, или мне так показалось.
Все было бессмысленно.
Я был в полной заднице.
Несколько секунд спустя на деревянной лестнице послышались шаги Тары, которые изящно прервали этот момент.
— Папа! — крикнула она.
Напряжение мгновенно покинуло меня при звуке ее голоса. Я помахал ей рукой, когда она подбежала к нам в безразмерной футболке, перехваченной на талии лентой для волос, и на моих губах расцвела искренняя улыбка.
— Привет, малышка. Как дела в школе?
— О, ты знаешь, изучаю квадратные уравнения, анатомию лягушачьих кишок и шекспировские оскорбления. То, что мне обязательно пригодится в повседневной жизни после окончания школы. — Затем она скорчила гримасу. — Не называй меня малышкой. Мне уже не пять лет.
Я уже собирался ответить, когда меня прервала Галлея, появившаяся из кухни с миской салата в одной руке и ярко-розовым гипсом на другой.
— Лицо твое не стоит загара5, — съязвила Галлея.
— Ты — кухарка6! — ответила Тара.
Девушки захихикали.
Галлея взглянула на меня, и ее улыбка померкла.
За обеденным столом она села напротив. Галлея выглядела гораздо старше своих лет и красивее, чем я помнил, поэтому я схватил бокал вина, который протянула мне Уитни, и выпил его залпом, а дьявол на моем плече наклонился и прошептал мне на ухо: «Ты по-королевски облажался».
Когда ужин подошел к концу, я чувствовал себя слегка опьяневшим от выпитого красного вина, а Галлея вскочила со стула, словно под ее задницей разожгли огонь.
Прочистив горло, я промокнул рот салфеткой, после того как попробовал самую вкусную запеканку маникотти, которую я когда-либо ел.
— Это было здорово. Спасибо. — Мой взгляд метнулся к Галлее, когда она исчезла на кухне, ее волосы спускались до середины спины. — Я помогу прибраться.
Тара хихикнула.
— Такой хозяйственный папа. А ты можешь постирать мое белье? У меня в спальне его просто уйма.
— Хорошая попытка. — Я отодвинул стул. — Но нет.
Уитни потянулась к моему плечу.
— Тебе не нужно помогать. Я сама все сделаю.
— Иногда я могу быть полезным. — Натянуто улыбнувшись, я встал и направился на кухню.
Галлея посмотрела на меня, когда я вошел, но быстро вернула свое внимание к куче грязной посуды, когда наши взгляды встретились.
Опустив руку в мыльный раствор, она пыталась оттереть обеденную тарелку желтой губкой. Я нерешительно приблизился, пытаясь придумать, что сказать. За ужином мы почти не разговаривали, но ее ореховые глаза прожигали во мне дыры, когда она думала, что я не вижу.
Я видел.
Ее невозможно было не заметить, и это было проблемой.
— Ты хорошо готовишь, — сказал я, подойдя к ней. — Лучшие маникотти, которые я когда-либо ел.
Улыбка мелькнула на ее губах, но она не отводила глаз от воды в раковине.
— Спасибо. Я люблю готовить.
— Да?
— М-м-м… Это занимает мои мысли. Кроме того, мне нравится делать приятное другим людям, — сказала она. — Моя бабушка всегда говорила, что лучший путь к сердцу человека лежит через его желудок.
Если она пыталась покорить меня, то у нее получилось. Мне оставалось только молиться, чтобы не случилось смертельного захвата и я вышел из этой ситуации целым и невредимым.
Я немного постоял рядом, прежде чем присоединиться к ней у раковины и взять вымытую тарелку.
— Я помогу.
— Ты не обязан.
— Я хочу. Кроме того, я не понимаю, как ты собираешься делать это одной рукой. — Я взял тарелку, стоявшую на краю кухонной стойки, и вытер ее полотенцем, отложив в сторону. — Послушай, я надеюсь, что мы сможем оставить то, что произошло на вечеринке, между нами, — пробормотал я, стараясь говорить тихо и глядя в сторону столовой. — Ради Тары.
— Конечно. Не беспокойся. — Она украдкой взглянула на меня, ее тонкое горло судорожно сглотнуло. — Ничего не было.
Это была ложь, и мы оба это знали.
Но из нас двоих только я был взрослым. Не было другого выбора, кроме как притвориться, что ничего не произошло. И хотя в ту ночь нас, возможно, захлестнула физическая реакция, никаких роковых границ пересечено не было.
Мы могли это сделать. Это было возможно.
— Хорошо. Хорошо. — Мои глаза остановились на ее профиле, затем на ее сломанной руке, которую мне хотелось вылечить одним лишь взглядом. — Тот синяк на твоем лице в канун Рождества… это твой отец?
Одна только мысль об этом была смертельно опасной, и мое тело напряглось, когда я представил, как ее собственный отец причиняет ей такую боль. Я не мог этого вообразить. Он был чертовым ублюдком, и я был рад, что Уитни предоставила ей убежище, несмотря на обстоятельства.
Галлея замялась, глядя на мыльные пузыри, и ее губы сжались. Она кивнула.
— Да. Прости, что снова солгала, но ты ничего не мог сделать. Не было смысла поднимать эту тему.
— Я мог бы тебе помочь.
— Как?
— Я… — Я не знал. Она была просто симпатичной девушкой, которую я встретил на вечеринке. По сути, незнакомкой. — Я мог бы что-нибудь сделать. Вызвать полицию. Нашел бы, где можно переночевать.
Она фыркнула.
— Ты бы привел девочку-подростка к себе домой в канун Рождества после того, как мы… — Она посмотрела на меня остекленевшими глазами цвета темной карамели с вкраплениями изумруда. — Неважно.
— Да. — Мои губы сжались. — Я бы так и
