Вопрос цены - Весела Костадинова

— Для многих это место становится первым шагом к возвращению к нормальной жизни, — продолжила Катерина. — Мы пытаемся создать для них безопасное пространство, где они могут снова почувствовать себя живыми, а не запуганными и сломленными.

Мы двинулись дальше, проходя мимо нескольких закрытых дверей. Катерина остановилась перед одной из них и снова постучала, затем открыла её.

— Это комната для встреч, — сказала она, указывая на простое помещение с парой стульев и маленьким столом в центре. — Здесь мы проводим беседы с женщинами, которые готовы говорить. Некоторым это помогает, а другие предпочитают молчать, и мы никогда не настаиваем.

Я осмотрела комнату, чувствуя её напряжённую атмосферу. Здесь происходили истории, которые никогда не будут раскрыты миру.

Мы продолжили обход Центра, шаги отдавались в тишине коридоров. Катерина вела меня вглубь здания, показывая, как устроена жизнь тех, кто здесь искал спасения. Каждый уголок этого места был пропитан борьбой за нормальность, за безопасность.

— А теперь я покажу вам нашу «групповую комнату», — сказала Катерина, останавливаясь перед ещё одной дверью. — Здесь мы проводим занятия для женщин. Это могут быть групповые беседы, тренинги по личностному развитию или простые разговоры о том, как справляться с жизнью. Не все из нас психологи, но стараемся помочь тем, что у нас есть.

Мы вошли в просторную комнату, где стояли несколько стульев, поставленных кругом. На одной из стен висела доска с заметками, рисунками, несколько выцветших плакатов.

— Здесь женщины могут говорить, если захотят, — продолжила она. — Многие впервые за долгое время чувствуют, что могут высказаться, не опасаясь осуждения или наказания.

Я кивнула, чувствуя, насколько важна эта комната для тех, кто здесь находился. Это было пространство, где женщины могли быть услышаны, где они могли говорить о своей боли и страхах, зная, что никто их не осудит.

— Вы удивитесь, как много людей просто хотят, чтобы их услышали, — продолжала Катерина, её голос был наполнен тихой грустью. — В мире, где им всегда затыкали рот, здесь они впервые чувствуют, что их мнение имеет значение.

Мы вышли обратно в коридор, и Катерина повернулась ко мне.

— Я думаю, вы уже начинаете понимать, что наша работа — это не только помощь физическая, но и эмоциональная, — сказала она. — Мы не можем предложить многого, но иногда людям нужно просто знать, что их поддерживают.

Я молча кивнула. Катерина и её коллеги не просто спасали жизни, они восстанавливали веру в самих себя у тех, кто давно потерял надежду.

— Сколько женщин сейчас живут у вас? — тихо спросила я, стараясь осмыслить увиденное.

— В настоящее время — шесть семей. Мамы и дети. И три девушки. Они здесь фактически прячутся. Простите, имен я вам раскрыть не могу, сами понимаете, это вопрос их безопасности. И если вы журналист и раскроете эту информацию….

— Я не журналист и не раскрою, — чуть резче, чем хотелось бы ответила я. Сказывалась тяжелая атмосфера этого места.

— Простите, — сказала Катерина, пытаясь смягчить ситуацию. — Мы вынуждены быть осторожными. Любая утечка информации может привести к серьёзным последствиям. Мы уже сталкивались с подобными проблемами, когда кто-то пытался найти женщин через СМИ или социальные сети.

Я глубоко вздохнула, стараясь справиться с переполняющими меня эмоциями.

— Я понимаю, — ответила я более спокойно. — Здесь всё иначе, и я уважаю вашу осторожность.

Катерина кивнула, её взгляд вновь стал сосредоточенным.

— Это наша реальность, — сказала она. — Мы живём в постоянной готовности к тому, что может случиться что угодно. Поймите, домашнее насилие — оно ходит рядом с нами. Это проблема не только бедных или каких-то маргинальных слоев общества. Нет. Оно прячется повсюду: в многоквартирных домах среднего класса, за высокими заборами богатых семей, за закрытыми кабинетами…. Порой мы сталкиваемся с такими ситуациями, из которых сложно найти хоть какой-то выход, а выбора так и нет совсем.

Её слова отозвались гулким эхом в моих мыслях. Эти истории были повсюду, но часто скрыты так глубоко, что их не замечали, пока не случалась трагедия.

— Я понимаю, — тихо произнесла я, осознавая, насколько эта работа тяжела и опасна. — И мне кажется, именно поэтому ваша работа так важна.

Катерина вздохнула, словно раздумывая над моими словами, затем снова посмотрела на меня:

— Да, важна. Но не каждый готов это признать. Даже те, кто получает от нас помощь, иногда боятся признать, что они жертвы. Мы никогда не заставляем их признаваться в этом, мы даем им время и возможность подумать, проанализировать, понять, чего они сами хотят. Не их родители, мужья или дети: они сами! И только в случае, если они хотят получить помощь — они ее получают.

Её слова повисли в воздухе, когда тихие шаги прервали нашу беседу. Я едва заметно вздрогнула, и наш разговор замедлился. Мимо нас скользнула Лика — словно тень, бесшумно прошмыгнувшая по коридору и исчезнувшая за одной из запертых дверей. Теперь я разглядела её лучше: за неприметной серой одеждой скрывалась по-настоящему потрясающая красавица, но в её лице не было и следа жизни. Оно было пустым, как будто она давно разучилась чувствовать что-либо, кроме страха.

Я невольно задержала взгляд на двери, за которой скрылась Лика.

— Она здесь уже давно? — осторожно спросила я, не отрывая глаз от той двери.

Катерина последовала моему взгляду и слегка вздохнула.

— Да, около двух месяцев, — тихо ответила она. — Лика — одна из тех, кто ещё не готов принять помощь. Мы просто даём ей пространство и время. Иногда это всё, что мы можем сделать.

Её слова звучали с болью и пониманием. Здесь не было быстрого решения, не было чуда. Лика, как и другие женщины, шла своим путём, в своём темпе, и никто не мог её торопить.

— Я заметила, — чуть откашлялась я, — что дети… они невероятно тихи у вас. Играют в комнате, не бегают по коридорам.

— Их матери сейчас в большинстве своем, на работе. А что касается их…. Поведения, — боль в глазах Катерины стала почти физической. — Эти дети… они привыкли к тому, что громкие звуки, крики или беготня приводят к наказаниям. Они научились быть незаметными, чтобы избежать гнева. Иногда им нужно время, чтобы понять, что здесь они могут быть детьми, что здесь их никто не тронет.

Катерина вздохнула.

— Поймите, Оливия, ребенок, видевший или…. переживший насилие…. Не важно в каком возрасте… Он никогда не станет как остальные. То, что узнали эти малыши навсегда поменяло их психологию. И вероятнее всего скажется на их будущем. Детская психика гораздо более сложная, чем взрослая. У детей