Когда развеются миражи - Оксана Хващевская
— Чужая жизнь — потемки, — заметил мужчина.
— Да, а ее жизнь — непроглядная тьма, — с некоторой горечью добавила она. — И еще ложь!
— Ты сейчас об истории с Четвертинским? Странная история, темная и дикая, вот честно, — задумчиво произнес он.
— Не хочу об этом говорить! Просто не могу, — прошептала она, отворачиваясь.
— Хорошо, не будем, — легко согласился Гончаров, закуривая. — Давай сегодня не поедем к тебе? Останемся в Сиренево? — в очередной раз Матвей заговорил о другом. — И раз уж мы вспомнили о Четвертинских, предлагаю продолжить вечер в парадной гостиной! Однажды я слышал, как ты играла на пианино. Сыграешь для меня что-нибудь?
— Тебе нравится классическая музыка? — удивилась Шарапова.
— Мне нравится хорошее исполнение. Или ты думала, что я слушаю «Руки Вверх»? Конечно, мне ближе американский рок или джаз, но и в классике я кое-что смыслю, — признался он.
— У тебя сегодня какое-то странное настроение, — отметила она, посматривая на мужчину.
— Почему?
— Ты не остришь, не иронизируешь, не подтруниваешь, — стала перечислять девушка.
Гончаров засмеялся и не ответил.
— Хочешь еще вина? Или, может быть, кофе? — уточнил он, кивая на ее пустой бокал.
— Лучше вина, — сказала она, поднимаясь из-за стола.
Когда Гончаров вошел в гостиную, Юля уже открывала крышку старинного пианино с четырьмя педалями, изготовленного в Чикаго в девятнадцатом веке фирмой «GROWN». Инструмент был очень редким и дорогим антиквариатом. А для нее еще и очень значимым, потому что его доставили из дома Анастасии Александровны в Праге. Многие годы та играла на нем. Каждый раз девушка с благоговейным трепетом усаживалась за пианино и касалась клавиш. На крышке лежали ноты. Шарапова выбрала что-то наугад, поставила на пюпитр и несколько минут сидела, опустив руки на колени.
Мужчина поставил бокал с вином на крышку пианино и отошел, удобно устроившись на диване, что стоял у большого окна, напротив пианино. Закинув ногу за ногу, Гончаров закурил, а пальцы Юли после минутного молчания коснулись клавиш.
Звуки музыки, встрепенувшись, взлетели вверх и постепенно заполнили пространство комнаты. Пальцы девушки, казалось, едва касались полированной поверхности клавиш, но в то же время в ее легком покачивании и прикованном к нотам взгляде так явно прослеживалась самозабвенность и страсть, с которой она отдавалась музыке.
Сигарета тлела, зажатая меж пальцев, а мужчина растворялся в звуках «Фантазии» Шопена, которые то взлетали, то замирали под умелыми пальцами пианистки, забывая обо всем. Когда пальцам стало горячо, мужчина вздрогнул и, будто очнувшись, бросил окурок в пепельницу, одну из многих, которые по просьбе Юли были предупредительно расставлены горничной по всему дому.
Гончаров встал, глотнул виски и подошел к пианино.
— Говорят, на огонь и воду можно смотреть бесконечно, я бы добавил к этому еще и порхание пальцев по клавишам. В этом есть определенная магия! Браво, дорогая! Это было бесподобно! И очень профессионально! — он поставил стакан на крышку инструмента и несколько раз хлопнул в ладоши. — Ты ведь окончила музыкальную школу по классу фортепиано, насколько мне известно, почему, получив два высших образования, не связала свою жизнь с музыкой и не повторила успех бабушки? Ведь у тебя определенно есть талант и призвание, да еще и наследственность.
— Не знаю, — честно призналась девушка, убирая пальцы с клавиш и оборачиваясь к нему. — Я с удовольствием ходила в музыкальную школу и окончила ее с отличием, все эти годы дома часто садилась за инструмент, разучивая и разбирая новые произведения. Безусловно, у меня есть любимые. И здесь я периодически что-то исполняю для гостей, но никогда не думала связать свою жизнь исключительно с музыкой. Родственники настаивали на реальной профессии, и я с ними была согласна. К тому же и с языками у меня проблем не было, уже на первом курсе стала подрабатывать переводами, а к пятому у меня были постоянные клиенты. Музыка всегда для меня была отдушиной, возможностью забыться и отстраниться от всего.
— А как же «Школа туризма»? — спросил он.
— Туда я поступила, когда начала работать в Сиренево. Мне казалось, что должна иметь специальное образование и во всем разбираться. Но теперь я понимаю, наверное, следовало бы на истфак поступить, чтобы стать экскурсоводом, или изучать искусствоведение.
— Мне кажется, ты и так неплохо справляешься со всем, что связано с Сиренево, а туристов, которые бывают здесь с экскурсией, да и отдыхающих тоже, куда больше интересует твоя личная история, связанная с Четвертинскими, чем, скажем, история создания вон той картины, — мужчина кивнул в сторону французского окна, рядом с которым висело большое полотно известного художника, написанное в начале двадцатого века.
— Вот как раз об этой картине мне пришлось искать информацию в интернете, как, впрочем, и о многих вещах и скульптурах, которыми обставлен Большой дом и флигели!
— Кстати, сегодня во время прогулки хотел зайти в один из них, но оказалось закрыто!
— Когда посетителей нет, мы закрываем оба флигеля. Если хочешь, завтра я организую тебе экскурсию.
— Хочу, — кивнул мужчина и снова сделал глоток. — Дома в курсе, что ты сегодня снова не придешь ночевать? — спросил он, меняя тему разговора.
— А я разве говорила, что останусь в Сиренево? — едва заметно улыбнувшись и приподняв брови, уточнила девушка.
— А я не спрашиваю, просто ставлю тебя в известность, что не отпущу! — склонившись, он приподнял ее лицо, коснувшись пальцами подбородка, заставил смотреть в глаза. — Позвони домой, бабушка точно будет волноваться! — попросил он.
— Хорошо, — она кивнула и отвернулась. — Пойдем погуляем?
— Зачем? У меня есть предложение получше, — кривовато улыбнулся он. — Сказать какое?
— Нет, раз я остаюсь, мы пойдем гулять! — ответила она и встала. — Встретимся через пять минут в холле!
Матвей тяжело вздохнул.
— Не понимаю, зачем тратить время впустую, — сказал он ей вслед. — Уже сейчас я мог бы ласкать тебя на кушетке у камина, это было бы куда приятней сырости и мрачности старого парка!
— Почему ты каждый раз оттягиваешь неизбежное? Ты ведь тоже сейчас думаешь только о том, что будет через полчаса! — продолжил Гончаров, когда они вышли через веранду на улицу и, пройдя вдоль стены хоздвора, свернули к аллее, что пересекала старую часть парка. Здесь было уединенно и немноголюдно в любое время года, а уж сейчас они и вовсе были одни. Деревья-великаны обступали со всех сторон, пугая. Меж ними клочьями продолжал плавать туман. Свет одиноких фонарей почти не рассеивал мрака осенней ночи. К тому же заметно похолодало.
Они неторопливо брели по аллее. Матвей курил и держал ее за руку, а Юля не возражала.
— А как же романтика? — немного помолчав, спросила девушка.
— О, эта штука нам, мужчинам,
