Обещание Габриеля - Сильвейн Рейнард
Глава 17
Ночь прорезал крик младенца.
Джулия застонала, потянулась за телефоном. Удивительно, как Клэр приспособилась к графику кормления. Она реагировала точно вовремя, и ее голодный плач опережал будильник Джулии лишь на пару минут.
Джулия отключила будильник и закрыла глаза – на секунду.
Габриель спал рядом, зарывшись лицом в подушку, бросив руку поперек живота Джулии. Собственно, он храпел – этот неприятный звук наполовину глушила подушка.
У него был трудный день. Ответил Эдинбургскому университету, приняв предложение стать сейджевским лектором. Его предупредили, что сообщать о своем назначении нельзя никому, кроме его начальства, до тех пор пока не будет сделано формальное и торжественное объявление, которое должно было воспоследовать в ближайшем будущем.
Они с Джулией устроили праздничный обед с участием Ричарда, Рейчел и Кэтрин. Открывая шампанское и газировку, Габриель объявил о приглашении Джулии на оксфордский симпозиум, объяснив родственникам, какая это колоссальная честь.
Большую часть дня Габриель провел в домашнем кабинете, отбиваясь от телефонных звонков и просматривая собственные материалы. На торжественном оглашении он хотя бы в самых общих чертах должен был заявить тему своих лекций. А профессор никогда не относился к людям, оставляющим работу на последний момент.
В кровать он свалился сразу после ночного кормления. И сейчас храпел. Оказалось, что профессору отлично спится под плач Клэр.
А Джулии не спалось. Она спустила ноги с кровати – и вздрогнула.
Правая нога будто заснула. Джулия ее согнула, собравшись вытерпеть знакомую колющую боль иголок и булавок, втыкающихся в ногу – восстановление кровообращения. Но боли не было.
Джулия наклонилась вперед, потыкала ногу большим пальцем от колена до лодыжки. Нажатия ощущались, но очень тупо. А в нижней части голени онемение держалось.
Джулия пошевелила ногой. Проделала полный объем движений – голень, лодыжка, ступня. Пошевелила пальцами ноги. Но тупое онемение не проходило.
Плач Клэр стих, но все равно надо было ее кормить. Джулия встала, опираясь в основном на левую ногу. Хромая, подошла к ребенку. Взяла Клэр на руки, поцеловала ее, неуверенным шагом вышла в детскую, стараясь держаться поближе к стене – на случай, если будет падать.
Габриеля она будить не стала.
* * *
В этих ранних утренних кормлениях Джулии нравилось одно: тишина в доме. Чудесно было держать на руках ребенка и ощущать свою с ним связь. Но трудно было не заснуть.
Рейчел ей купила большую подушку в форме полумесяца, и не без причины. Как-то еще в больнице Джулия чуть не уронила девочку, засыпая за кормлением, – Рейчел успела как раз вовремя. С тех пор, когда Джулия чувствовала себя особенно усталой, она надевала эту подушку вокруг пояса и ребенка клала сверху на подушку, которая его держала.
Клэр удобно расположилась возле матери и ела, а Джулия тупо таращилась на приложение по грудному вскармливанию, которое Габриель установил на ее телефон. Оно показывало расписание кормлений, помогало вспомнить, с какой груди начать, и прочее в этом роде.
Джулия подумала, каким будет их следующий год в Шотландии. Клэр уже будет отлучена от груди, а Джулия будет ходить на занятия.
Очевидно, что Габриель, сейджевский лектор, будет завален приглашениями и деловыми встречами. Студенты и аспиранты будут драться за его внимание.
Он привлекательный мужчина с живым и острым умом. Многие женщины находят его соблазнительным. И все Полины, все профессора Пейн и Кристы Петерсон этого мира либо его соблазняли, либо пытались соблазнить.
Не то чтобы Джулия не доверяла мужу – доверяла. Он был ей верен с самого начала их отношений в Торонто. Но Джулия не доверяла женщинам, которые его окружают. Не доверяла жизни врозь – этому постепенному, ползучему отдалению друг от друга, и потому не хотела оставаться в Бостоне, если он будет в Шотландии. Но больше всего на нее давила мысль, что он будет жить в разлуке с Клэр и в таком ее раннем возрасте.
В академическом мире встречаются пары, ездящие друг к другу в гости – в Университете Торонто таких было несколько. На факультете у Джулии в Гарварде был профессор, у которого жена преподавала в университете Барселоны и там и жила с детьми. Но такой гостевой брак был не тем, чего хотелось бы Джулии, и не тем, чего она хотела бы для Клэр.
Ей была знакома боль разлуки с Габриелем. Когда Университет Торонто применил к нему дисциплинарные меры за нарушение правила, запрещающего сближение со студентами или аспирантами, он с ней порвал. И она долго горевала из-за его отсутствия и спрашивала себя, увидит ли его еще. Даже сейчас были в ней живы следы той разлуки. И она не хотела, чтобы нечто подобное повторилось.
Джулия неожиданно для себя произнесла благодарственную молитву мудрости и поддержке Кэтрин Пиктон. Эта женщина стала крестной матерью всей ее семьи.
– Вот, возьми.
Перед ней стоял Габриель со стаканом ледяной воды.
Джулия встрепенулась:
– И давно ты тут стоишь?
– Не очень. – Он вложил стакан ей в руку и рухнул в кресло-качалку. – Тебе полагается пить большой стакан воды каждый раз, как ты ее кормишь.
– Я знаю.
Джулия благодарно припала к стакану.
Габриель зевнул, протер глаза:
– Отчего ты меня не разбудила?
– Ты устал.
– Так ведь и ты, дорогая. – Габриель поднял детскую деревянную табуретку и поставил перед Джулией. Осторожно сел на нее – колени неуклюже торчали на уровне груди. – Я только что еще одно письмо получил из Эдинбурга.
– Они там рано встают.
– Это да. Они хотят запланировать объявление и торжество как можно скорее.
– Ты поедешь один?
Габриель глубоко вздохнул, тронул Джулию за левую икру.
– Нет. Я хочу, чтобы со мной поехали ты и Клэр.
Он скользнул ладонью к ее ступне, поднял ее двумя руками и стал разминать подошву.
– Мне не полагается летать, пока не пройдут шесть недель после кесарева. И я не думаю, что Клэр следует тащить в полный микробов самолет до всех прививок.
– Но ты же поехала бы со мной, если бы мы подождали до двадцать первого октября? – тихо и осторожно спросил Габриель.
Джулия на миг задумалась.
– Да. Я вряд ли смогу присутствовать на торжестве или любых мероприятиях, если только Ребекка с нами не поедет. Но мы можем попытаться. Ты думаешь, в Эдинбурге не будут возражать, чтобы я приехала с тобой?
– Пусть лучше не пробуют.
Выражение лица Габриеля не обещало ничего хорошего.
Это был Профессор в своем естественном состоянии, свирепый, заботливый, гордый,
