Мария фон Трапп - Звуки музыки
— Было очень приятно услышать это от вас.
Совершенно новая интонация его голоса, подобная глубокому, зычному звуку небольшого колокола, заставила меня поднять на него взгляд, и я увидела его глаза, смотревшие на меня с такой теплотой, что я, смешавшись, сразу опустила свои. Автоматически я спросила, что именно было приятно ему услышать, так как помнила только то ужасное письмо.
— Как? — удивился он, — разве вы не передавали мне через детей, что принимаете мое предложение? Я имею в виду, что вы согласны выйти за меня замуж.
Пионы вместе с ножницами упали на пол.
— Замуж? За вас?
— Ну да. Сегодня утром дети пришли ко мне и сказали, что они посовещались между собой и решили, что единственный способ удержать вас здесь состоит в том, чтобы я женился на вас. Я ответил, что вы действительно очень симпатичны мне, но не знаю, нравлюсь ли я вам. Тогда они побежали к вам и тут же вернулись, крича, что вы сказали «да». Разве мы теперь не помолвлены?
Я совершенно растерялась. Я не знала, что сказать или сделать. Ожидающее молчание затянулось. Я думала о том, что через несколько дней должна вернуться в монастырь, и вот передо мной стоит реальный, живой мужчина, который хочет взять меня замуж.
— Но, капитан, — сказала я наконец, — вы же знаете, что очень скоро я должна вернуться в монастырь. Я не могу принять послушничество и выйти замуж одновременно.
Его красивые глаза наполнились грустью.
— Это ваше последнее слово? Нет никакой надежды?
У меня вдруг появилась идея.
— Знаете что, — горячо сказала я, — в монастыре у меня есть наставница. Все ее слова я должна рассматривать, как идущие от Бога. Это воля Господа. Позвольте мне спросить у нее.
Мое нетерпение было настолько велико, что, я не задерживаясь, сразу отправилась в Ноннберг. Это была преждевременная поездка, и я радовалась, что нашла причину, извиняющую мое появление в возлюбленных монастырских стенах в середине недели.
«Теперь я знаю, что он не обручен, — размышляла я, быстрым шагом идя берегом реки Зальцах. — Что могло случиться?» Я испытывала жалость к этому несчастному человеку, но еще больше мне было жалко его детей. Всякий раз, когда я думала о них, лишенных материнской ласки, сердце мое пронзала боль. Но все, что я могла сделать для них, — это молить Господа о том, чтобы он послал им достойную новую мать.
Со вздохом облегчения я рухнула в старинное дубовое кресло в общей комнате для будущих послушниц.
— О, как хорошо дома! — испустила я вздох и глубоко вдохнула этот несравненный запах лекарственных трав, фимиама и глубокой древности.
В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошла фрау Рафаэла, моя наставница.
— Мария, что вы здесь делаете в середине недели?
Это заставило меня вспомнить о цели моего преждевременного появления, и я все ей рассказала.
— Если вы скажете, что я не могу выйти за него замуж, потому что должна вернуться в монастырь, воля Господа будет ясна мне, и ему это тоже должно помочь.
Фрау Рафаэла молча взирала на меня полным материнской любви взглядом. Неожиданно она поднялась и вышла из комнаты. Вернувшись через час, она сообщила, что меня ожидает Преподобная Мать.
Я прошла через открытые галереи, под крытыми аркадами, и поднялась по ступенькам каменной лестницы. Та же старая дубовая дверь, тот же скрип, когда она открывалась, — о, здесь я была окружена старыми добрыми друзьями, к которым скоро должна была вернуться навсегда. С этими мыслями я уже стояла на коленях перед Преподобной Матерью и целовала кольцо на ее пальце. Она взяла меня за руки и долго с нежностью смотрела на меня, не произнося ни слова, до тех пор, пока я не почувствовала себя неуютно. Наконец она заговорила.
— Фрау Рафаэла рассказала мне вашу историю. Когда вы пришли сюда, в свой дом, чтобы узнать волю Господа в этот важный момент своей жизни, я собрала сестер в трапезной. Мы помолились за вас Святому Духу, посовещались, и тогда стало ясно, — она стиснула мои руки, — что Господь велит вам выйти замуж за капитана и стать хорошей матерью его детям.
Минута шла за минутой, и я все стояла на коленях, силясь осознать услышанное. Я знала, что это решение окончательное, спорить невозможно. Да, я хотела услышать волю Господа, но теперь, узнав ее, мой разум отказывался принять ее. Мое счастье разбилось вдребезги, сердце, столь страстно желавшее всецело посвятить себя Богу, как будто остановилось. Я молча смотрела на кольцо на руке настоятельницы и механически повторяла про себя слова, выгравированные на нем вокруг большого аметиста: «Пути Господни неисповедимы». Я чистосердечно спросила:
— Что теперь велит мне делать Господь, Преподобная Мать?
— Он велит вам служить ему там, где вы ему нужны, служить не унывая и всем сердцем.
Медленно я брела домой. Дети должны уже спать, думала я открывая массивную дверь так тихо, как только было возможно, в надежде незаметно проскользнуть к себе. Но там стоял капитан.
— Ну, и… — было все, что он сказал.
Я робко переступила через порог. И вдруг из глаз брызнули слезы, которых не было раньше.
— Он-ни с-с-сказали, что я должна в-в-выйти за-а-а-муж за ва-а-ас!
Не произнеся ни слова, он широко раскрыл объятия. И — что еще я могла сделать? — с рыданием я спрятала лицо у него на груди…
На следующий день, после завтрака, капитан сказал детям, что они были правы: я смогу остаться с ними навсегда, только если он женится на мне. И поэтому он собирается так и сделать. Было очень трогательно и приятно почувствовать за последовавшими поцелуями и объятиями искреннюю радость вздохнувших с облегчением детей — моих детей.
Скоро капитан отбыл в длительное путешествие, в котором должен был пробыть до осени. Он объяснил мне, что обязан это сделать, иначе могут начаться всякие разговоры.
— Разговоры? О чем? — не поняла я.
— О нас.
— Но почему их нет сейчас? — захотелось мне знать.
Однако, капитан не хотел объяснять и настаивал, что так будет лучше. Если бы мы только знали, как ужасно много длинных языков было уже в эти дни!
— Я вернусь за две недели до свадьбы. Ты отправишься в Ноннберг, и там мы встретимся в день нашего венчания. Тогда я уже больше не покину тебя.
И он был прав. Летом мы с детьми становились ближе друг к другу с каждым днем. А их отец все более отчетливо входил в мою жизнь с каждым письмом, которое я от него получала. Это было счастливое, спокойное время.
Постепенно листья на деревьях окрасились в красные и желтые цвета, первые осенние ураганы срывали их с ветвей. Капитан вернулся, и я научилась называть его «Георг». Я в последний раз отправилась в любимый монастырь для десятидневного уединения, чтобы подготовиться к великому таинству бракосочетания.
