Жестокии развод - Ария Тес
– …Руководит моим бизнесом, а я вот решил вернуться обратно. Домой потянуло на старости лет, не хотелось заканчивать свой путь на чужбине. Как ты?
Бросаю взгляд на мамино фото.
– Я пока не знаю.
– Да…ужасная потеря.
В его голосе я слышу надлом, перевожу глаза на лицо и вижу его в усталых, серых глазах, как отпечаток.
И тогда-то я окончательно складываю два и два.
Виталий! Мужчина, который переехал в их дом, из-за которого мама открыла войну против своей старой подруги Валентины. Конечно! Это он…
От догадки краснею. Мне хочется задать столько вопросов! А как их задать? Я не знаю. Неужели, у мамы был роман с Виталием Олеговичем? Очевидно, что да. Она его ревновала; и я слышала улыбку каждый раз, когда мама рассказывала о таинственном «Виталии то-сё». Могло бы быть, что она, как я, была влюблена в него и тогда? А уехав, в нашей квартире разбилось не одно сердце? Почему тогда он вообще уехал? Что произошло?
– Мне очень-очень жаль, – говорит он и переводит на меня взгляд, в котором столько боли…
Против воли я чувствую волну колючих мурашек на своей спине.
Он ее любил.
Он любил ее, и я это чувствую. Господи, он ее любил…что же тогда произошло, мама?…
– Ладно, – вздыхает он, выдавливая улыбку, – Не буду тебя доставать в такой день. Я просто хотел поздороваться и сказать, что если ты захочешь поговорить, или что-то нужно будет, мои двери всегда для тебя открыты. А теперь пойду. Я очень устал…
Киваю как в тумане. Смотрю на его спину и думаю: какие тайны ты хранила, мама?
Бросаю еще один взгляд на фото.
Что же ты скрывала?…и почему?…
9. Она мне про вас рассказывала очень много Галя
Я больше не могу выдержать этого тяжеленного пласта густой скорби, который опускается мне на плечи и изо всех сил пытается прижать к земле, не давая сделать ни одного вдоха.
Сбегаю. Так быстро, как только могу, пока лица присутствующих не обратились в кошмарные маски, что будут преследовать меня ночью в кошмарах. Я знаю, что все равно еще долго буду видеть кошмары с гробом из красного дерева, и буду просыпаться в слезах. Еще очень-очень долго. Может быть, однажды я даже увижу себя в этом гробе, а свою семью, кидающую в него последние горсти сухой земли.
Бр-р-р…почему я об этом подумала? Дурость.
Аккуратно открываю дверь малой гостиной, захожу внутрь и прижимаюсь лопатками к высокой, двустворчатой двери. Внутри свежо, даже холодно. Но главное – темно и тихо, спокойно. Мама любила эту комнату, здесь стоит мой старый рояль, а еще именно здесь я проводила большую часть своего времени в юности, когда училась играть так, чтобы не было ни единой ошибки.
Здесь пахнет ей и моим детством. Не открывая глаз, я делаю вдох поглубже, по коже идут мурашки, и кажется, что я чувствую прикосновение ее рук где-то в тенях давно забытого прошлого…
Мне нравится представлять и погружаться туда. Там, в давно забытых днях моей юности все было просто и легко; а еще до бесконечного тепло и безгранично счастливо…
– Здравствуйте, – звучит тихий голос.
Я вздрагиваю и резко открываю глаза. Они сразу находят того, кто потревожил мой покой: маленькая тень на небольшой скамеечке за роялем.
Олежа.
Тот самый Олежа…
Хмурюсь.
– Что ты здесь делаешь?
Он с любопытством разглядывает меня, но когда понимает, что, скорее всего, делает что-то не так, точнее, что-то неприличное, прячет глаза и жмет плечами.
– Тетя Лена отвела сюда, пока она избавляется от моей надзирательницы.
Надзирательница. Какое забавное слово он выбрал. Оно неожиданно действительно настолько забавное, что я издаю смешок.
Мальчик поднимает на меня глаза.
– Надзирательница, – выгибаю брови, он слегка краснеет и нервно ведет плечами.
– Александра Геннадьевна. Директриса моего детского дома.
– Грубо.
– Было бы, если бы я назвал ее…например, горгульей? А так это просто констатация факта.
Брови перестают выгибаться в сарказме, зато взлетают вверх. Ничего себе. Вот это разговорчики, конечно… кажется, я совсем не ошиблась, когда увидела в его глазах отпечаток слишком долгой жизни для десяти лет.
Молчу. Совершенно не знаю, что ему ответить, но он не особо и ждет. С какой-то щемящей сердце меланхолией разглядывает пианино, а потом слегка касается крышки клавиш. Складывается новое впечатление, будто бы он был в этой комнате уже много-много раз и здесь у него тоже остались исключительно хорошие воспоминания…
– Меня зовут Галя, – говорю зачем-то, он кивает.
– Я знаю. Меня зовут Олег.
– Я тоже знаю.
Олежа бросает на меня взгляд, слегка улыбается и кивает, но снова теряет ко мне интерес. Он слишком глубоко погружен в свои мысли, и мне так не хочется ему мешать вдруг, но так хочется…понять. Понять свою маму и их странные раздражающе-прекрасные отношения.
Делаю небольшой шаг в его сторону, хочу что-то сказать, а вдруг чувствую дикую неловкость. Все-таки, может, не надо? Дай ты ребенку побыть наедине со своими воспоминаниями! Господи!
Замолкаю. Действительно. Наверно, ему сейчас совсем не хочется разговаривать…
– Здесь холодно, ты можешь простыть.
Подхожу к окну, чтобы его закрыть, но Олежа просит тихо.
– Не закрывайте, я не простыну.
Смотрю на него, он на меня с какой-то мольбой. Почему?
– Ты чувствуешь себя плохо? – он неопределенно ведет плечами и снова опускает глаза на инструмент, – Олег?
– Нет, но это прозвучит странно.
– Расскажешь? Я люблю странности.
Молчит. На пару мгновений между нами возникает странная тишина, но я не давлю. Снова странное ощущение возникает, что на этого ребенка давить нельзя. Он слишком взрослый и самостоятельный. Ему нужно пространство для того, чтобы решить самому.
Я ему его даю. Молча наблюдаю за маленькой, чуть сгорбленной спинкой, а он наконец-то принимает какое-то решение и кивает самому себе.
– Если окно закрыть, будет слышно.
– Что слышно?
– Всех их. Из зала, – Олег указывает подбородком на дверь, – Их будет слишком слышно.
– Ты не хочешь их слышать?
– А вы хотите?
Резонно.
Хмыкаю и аккуратно подхожу ближе еще на шаг, потом торможу. Внезапно до глупого теряюсь посреди собственной гостиной перед ребенком! Какая дурость…
Ладно. Уходи и все, это какой-то бред! Но я почему-то делаю еще один шаг и тихо спрашиваю.
– Ты сказал, что знаешь, как меня зовут?
– Знаю.
– Откуда?
– Вы на нее очень похожи.
В сердце ударяет целая фура боли, оплетая тело и сковывая внутренности. Как странно…я за сегодня слышала это миллион раз!
