Он. Она. Другая (СИ) - Лия Султан
Он берет мое мокрое лицо в ладони, но я дергаю головой. Нафиса тянется к нему, не понимая, что происходит и перемещается к нему на руки.
— Милый? Мать его сына? — кричу я сквозь слезы. — Это токалка твоя была? Да? Отвечай!
— Это…
— Идемте, врач осмотрит вас, — рядом с нами появляется фельдшер и выхватывает из рук мужа Нафису. Она все слышала, скорее всего, потому что недобро косится на Таира.
— Я объясню. Я все объясню.
Прикрыв рот ладонью бегу за дочкой, но уже за прозрачной стеной останавливаюсь и слышу короткий диалог брата и сестры, которые не знают, что я все вижу и слышу.
— Козел! Какой же ты козел! — Надира сильно толкает его в грудь, но он все-таки держится на ногах.
— Хэдэ, пожалуйста, останься здесь с Сабиной, пока я не приеду. Я сейчас, — во взоре все та же растерянность и трусость, которой я никогда прежде не видела. Он пятится к выходу, а сестра его пытается остановить.
— Куда ты? Ты должен сидеть здесь и ждать, что скажет врач! Здесь твои жена и дочь! Таир!
— Мне надо отвезти их домой. Они тоже мои…
Надира кричит ему вслед ругательства и проклятия, но это его не останавливает.
*Кто еще не в теме "токал" в Казахстане — младшая неофициальная жена. В древности имела много прав, как вторая жена. Ныне так часто называют любовниц или содержанок.
Глава 11. Ты всегда была только моей
Сабина
— О, новенькая! Привет!
Поднимаю заплаканные глаза и вижу в дверях полноватую женщину в очках и мальчика лет пяти. Он смотрит на меня с интересом, а его, скорее всего, бабушка, мягко улыбается. До их прихода я сидела в ногах спящей дочери и смотрела в одну точку, вспоминая и анализируя прошлое и настоящее. С каждой минутой боль нарастала, а рана от ножевого увеличивалась и кровоточила, высасывая последние силы.
— Давай знакомится, — женщина подводит мальчугана ко мне и тот протягивает ручку. — Это Ерлан, внук мой.
— Здрасьте, — приветствует он.
— Привет! — натягиваю дружелюбную улыбку.
— Ажека (казахский — бабуля), — он поворачивается к бабушке, которая уже успела сесть на кровать. — А теперь можно планшет?
— Можно, — вздыхает она. — Полку открой и бери.
— Ура! — Ерлан делает то, что говорит бабушка, устраивается на подушке и включает игру.
— Только сделай тише. Видишь, девочка спит. Еще тише! — строго велит она, а после поворачивает голову ко мне. — Я — Куляш. Все называют меня Куляш-апай.
— Сабина, — коротко киваю.
— А дочку?
— Нафиса.
— Красивое имя. Чем отравились?
— Абрикосовым соком. Натуральным. А вы?
— В гостях что-то съел не то. Это внук. Дочка недавно родила, поэтому с ним легла я.
— Понятно, — судорожно вздыхаю и смотрю на свою девочку.
Анализы еще не были готовы, а нам уже сказали, что это однозначно отравление. Когда я упомянула сок, врач подтвердил, что от натуральных такое может быть. Предупредил, что Нафису в первые дни будет часто рвать. Отпаивать регидроном и давать много жидкости. А в основном она будет спать.
Глажу ножки своей принцессы, вспоминая, что только сегодня она пела нам песню про дождик. На глаза снова наворачиваются слезы. Прикусываю нижнюю губу и всхлипываю, не в силах унять этот порыв.
— Эй, Сабина, ты что? Не плачь.
— Извините, — складываюсь пополам, скрещиваю руки на коленях, роняю в них голову и плачу.
Куляш-апай встает с кровати, подходит ко мне и касается спины, приговаривая:
— Пока детей вырастишь, столько всего будет. То отравится, то обожжется, то руку сломает, то ногу. И это хорошо, что девочки спокойные. А у меня мальчишки внуки ну такие неугомонные.
— Это я виновата! — признаюсь я и поднимаю голову. — Я налила ей этот сок. Я дала его ей, — прикладываю руку к груди. — Если бы я только почувствовала. Может, от него запах какой-то не такой шел. Но я же их даже не различаю. Золовкин сын сделал глоток, сказал: “Фу, не вкусно”. А моя все выпила. Она любит соки.
— Не вини себя. Знал бы где упасть, соломки бы постелил. Ты же не могла знать. Эти соки на каждом шагу продаются.
Ничего не отвечаю, потому что не могу перестать плакать. Навалилось все сразу — отравление, больница, осознание, что у мужа, которого я безумно люблю, есть вторая семья. “Они тоже мои” — звучит у меня в голове. “Мои”…
— Эх, Сабина, столько всего еще в жизни будет, — снова вздыхает она и по-матерински касается волос. Этот ее добрый жест напоминает мне о родителей. Если бы только они были рядом, если бы я могла им все рассказать. — У тебя, кажется, мобильный звонит.
Смотрю равнодушно на тумбочку. Таир оборвал мне телефон. Звонит, не переставая с того момента, как мы пошли на осмотр, а я уже не беру. Не хочу сейчас его ни видеть, ни слышать. Отвез, наверное, “своих” и вернулся. Только поздно. Слишком поздно.
Трубка вибрирует, не переставая. Мне неудобно перед Куляш-апай, поэтому подхожу к тумбе, беру мобильный и вижу, что это не Таир, а Надира.
— Да, хэдэ, — говорю устало.
— Саби, мама собрала вам вещи в больницу. Что-то еще надо? — спрашивает золовка.
— Воду в литровых бутылках. Штук пять пока. И полотенца бумажные.
— Хорошо. Это мы по дороге возьмем.
— Вы привезете? — голос предательски дрогнул, а золовка вздохнула.
— Мы. Сабин, он не уехал, — шепчет она. Наверное, закрылась в одной из комнат, чтоб никто не слышал. — Я лично видела, как он посадил их в такси и вернулся. Он сейчас в больнице. Ждёт нас с вещами. Говорит, ты трубку не берешь.
— Я не хочу, — сдавленно отвечаю. Не могу говорить о личном при посторонних.
— Саби, я все решу. Ты же знаешь. Мы все тебя любим и в обиду не дадим. А эта шл…женщина ничего не получит.
— Она уже получила. Его получила. Вы сами все видели.
— Сейчас давай о Нафисе думай. Апа, вот это еще положите, — золовка говорит громче. Видимо вышла из укрытия.
“Я все решу” — это так по-Надировски. В каждой уйгурской семье есть такая старшая сестра или тетя, держащая всех в узде. К ней прислушиваются родители, братья и сестры, в том числе и двоюродные. Она — авторитет и “решала”. Обычно именно к ней сливается вся информация и сплетни, которые она потом фильтрует. И скорее всего, Надира либо все рассказала родителям, либо скоро расскажет.
— Ой, тут папа у меня трубку отбирает, — чувствую, что золовка в растерянности.
— Сабина, дочка! Это я виноват! — сокрушается свекор. — Зачем
