Фатальная ошибка опера Федотова - Мария Зайцева
Вот так моя черная полоса, носящая имя Захарова, и началась… И продолжается по сей день, мать ее…
Тушу сигарету, выдыхаю дым, поворачиваюсь…
Коллеги, уже принявшие на грудь по пятой стопке, сидят мирно за столом и пиздят о работе. Пробегаю взглядом по красным, довольным рожам и мгновенно усекаю недокомплект: Захаровой не видать.
И Карася.ДРУЗЬЯ, ЛОВИМ МАКСИМАЛЬНУЮ СКИДКУ НА МОЙ ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ РОМАНРЕБЕНОК ДЛЯ ЗВЕРЯ! ОЧЕНЬ ЭМОЦИОНАЛЬНО, СТОЛКНОВЕНИЕ МЕНТАЛИТЕТОВ, СТОЛКНОВЕНИЕ ЖИЗНЕННЫХ ПОЗИЦИЙ... ЗАХОДИМ, МОИ ХОРОШИЕ!
Глава 13
— Асенька, я рад, что в моем отделении становится все больше таких перспективных молодых специалистов…
— Спасибо, Семен Андреевич, — голос Захаровой звучит немного смущенно, растеряно, и я прямо представляю себе эту картину маслом: смущающаяся Захарова, блять… Глазки потуплены, губки подрагивают, реснички опущены, сука, щечки розовые, волосики волной… Да тут у святого встанет!
А Карась вообще не святой. И то, что у него стоит, даже по голосу отчетливо понятно.
— Я… Постараюсь оправдать ваши ожидания… — ах ты, мелкая ты засранка… И голосок такой няшный, как у тянки из аниме, хоть прямо тут же ставь ее на колени и еби в рот!
Похоже, Карась именно это сейчас и намеревается сделать. Не зря же увел ее к себе в кабинет!
Я еле нашел, блять! Еле успел!
Вот только проеб мощный у моего начальничка: двери надо плотнее закрывать. А он, видно, от чрезмерного возбуждения, руками слаб стал, захлопнул, а она обратно чуть приоткрылась… Ур-р-род…
Я бессильно упираю кулаки в стену рядом с дверью, жадно вслушиваюсь в разговор, прекрасно понимая, что сейчас сделаю. Буквально через пару минут уже. Ясность с моим будущим полная тоже, мать ее.
Я не дурак, осознаю все последствия своего поступка: и то, что отец даже не защитит, не вытащит. И то, что сяду, непременно сяду за причинение тяжких телесных. Потому что, судя по настрою Карася, средней тяжестью не обойдемся…
Я это все понимаю.
И тем не менее, не собираюсь тормозить. Есть все же в жизни какие-то пределы, за которые не стоит выходить… И после которых у любого нормального мужика, если он не ссыкло конченое и не тварь последняя, срывает тормоза.
Почему меня срывает на Захаровой, не знаю.
И думать на эту тему не собираюсь. Зачем сейчас время тратить? Потом подумаю. В тюряге много дней на это будет…
— Обязательно оправдаешь, Асенька… — масляный отвратный голос Карася все больше захлебывается похотью, я сильнее упираю белые от напряга кулаки в стену рядом с кабинетом… И жду. Не знаю, чего жду. Пока он ее ебать начнет? Или трогать просто? По ощущениям, трогать — это уже перебор… Жесткий. От одного представления о таком в голове становится пусто и звонко.
Наверно, не надо доводить. Все равно отвечать, так хотя бы лишу этого урода удовольствия помацать аппетитные булки Захаровой.
— Ой, вы себя плохо чувствуете, Семен Андреевич? — голос Захаровой становится участливым и тревожным, — лицо красное совсем, и испарина…
— Нет, Асенька… Я просто…
— В вашем возрасте надо себя поберечь, Семен Андреевич, — продолжает Захарова, судя по звукам, шустро передвигаясь по кабинету, звякает стакан, льется вода, — вы уже не молодой мальчик, по вызовам ездить… Я понимаю, что вы — лучше всех знаете работу, пример для подражания, наставник для нас, неопытных… Но, простите за то, что не в свое дело… Вы такой ценный сотрудник… Для беготни по местам преступлений есть опера… А вы у нас один…
— Спасибо, Асенька… — голос Карася звучит немного растеряно, прежнего боевого самцового пыла нет и в помине, — но зря вы меня считаете… Я, конечно, не так молод…
— Ой, да какой возраст, о чем вы? — мне чудится, или Захарова стебется? — вы — мужчина в самом расцвете… Знаете, я еще в третьем про вас слышала, наши девочки вас боготворят… И все время говорят, ох… Так неудобно… Но все время говорят, что вы — невероятно харизматичный мужчина, что любая была бы рада, если б вы… Обратили внимание…
— Асенька…
— Вот, выпейте воды… Я бы вам предложила сердечные капли, но их нельзя мешать с алкоголем… А я, знаете, все время говорила им: “Вы что? Семен Андреевич — идеал мужчины. Он отличный семьянин, прекрасный отец, исключительно порядочный… И нечего даже думать о нем в таком направлении…”
— Эм-м-м…
— И вот знаете, Семен Андреевич, — а теперь в голосе Захаровой звучит неподдельное возмущение, — столько женщин, готовых рассматривать занятого мужчину… Ужас… Я потому из третьего и перевелась. Уверена, у вас в отделении ничего подобного быть не может! Я и девчонкам говорила, что у Семена Андреевича — исключительно серьезные люди работают. Профессионалы своего дела! Он их сам обучает, они на его примере учатся! И никаких неуставных отношений быть просто не может! Я так рада, что мои слова нашли свое подтверждение!
— Эм-м-м… Асенька…
— Я хочу сказать “спасибо” еще раз, Семен Андреевич. Знаете, я детдомовская же… — тут голос Захаровой жалостно дрожит, и это так достоверно, мать его, что даже я проникаюсь! — и для меня вы — словно отец родной, которого никогда не было… — Она чуть всхлипывает и продолжает трогательно, — позвольте вас обнять… Пожалуйста…
— Эм-м-м…
— Спасибо вам еще раз, Семен Андреевич… Я пойду. Там ребята уже, наверно, волнуются…
— Хорошо, Асенька… Идите…
Я едва успеваю отшатнуться, чтоб не попасть в зону видимости Карася, и наблюдаю, как Захарова выходит из кабинета, закрывая за собой дверь.
И, если бы Карась видел в этот момент выражение ее мордочки, насмешливо-брезгливое, жесткое, с чуть искривленными в язвительной усмешке губами, то вся ее игра точно пошла бы лесом.
Но Захарову вижу только я, а она видит меня.
И замирает.
На мгновение на ее лице появляется странное беспомощное выражение, рот приоткрывается в удивлении, брови поднимаются…
Она явно что-то хочет сказать, но я не позволяю.
Качнувшись к ней всем телом, одной рукой закрываю рот с готовым вырваться возгласом, а второй перехватываю за талию и тащу прочь по коридору с дикой скоростью.
Захарова, сначала оторопев и даже обмякнув немного
