Босая для сурового - Екатерина Ромеро
Я разное в жизни видел, но настолько дикого маугли еще не встречал. Во всей своей красе Маша показывает себя, когда в клинику ее волоку. Она орет там на все отделение так, словно убивать ее привез. Только пугается, когда заключение Виктория выносит, а еще кусает меня за руку до крови, мелочь зубастая.
Я покупаю ей все пилюли по списку и привожу зверька домой, оставив в чулане. Весь день я занят делами, и домой приезжаю лишь вечером, ожидая увидеть хоть какое-то подобие ужина, которого, конечно, нет. Вместо ужина я нахожу сырой кусок мяса на сковороде, залитый водой. Еще больше меня впечатляет горелый след от сковороды на столе из красного дерева. Его буквально пропалили, оставив круглое черное отверстие. Воровка постаралась. Ее рук дело.
Открываю чулан и обнаруживаю, что там пусто, и видимо, весь день никого не было. Зверька я нахожу на диване в гостиной, мирно сопящим на боку. Она ослушалась меня, а когда проснулась, дерзить мне снова стала, точно хренов сапожник, и я закрыл ее в каморке, желая проучить.
Девчонка как резаная орала минут десять, а потом реветь начала. Так громко и протяжно, что я больше не выдержал. Если это снова ее театральные выступления, то она, блядь, должна в Голливуде играть, а не воровать на базаре.
Когда дверь чулана открыл, охренел просто. Не играла зверушка. Она на полу лежала, хватая ртом воздух, и руками за бок держась. Все лицо ее было мокрым от слез. Волосы темные разметались по плечам и груди, а пальцы дрожали. Я понял, что она задыхается тут, одновременно с этим подыхая от боли. Черт.
Глава 8
– Маша, посмотри на меня.
Открываю глаза с огромным трудом. Плывет как-то все, чувствую, что все лицо мокрое от слез. Встречаю зеленые глаза звериные напротив. Всеволод Генрихович. Склонился надо мной, пульс мой на руке считает, а меня прошибает током от одного только его прикосновения. Пугаюсь его чего-то. Он слишком близко. Точно. Убить пришел меня, а точнее, добить.
– Не надо. Только не бейте.
Голову руками быстро закрываю. Всегда так делала, когда кто-то темную в детдоме устраивал. Ребра заживут всегда, а вот голова – не факт. Дрожу вся, хоть я и дерзить люблю, но уж точно не лежа на полу перед взрослым мужиком, в несколько раз больше меня.
– Так, а ну иди сюда.
Тигр от пола меня резко отрывает, а я вскрикиваю. До чего же больно. Господи.
– Пустите, болит…ай, мне больно! Мне дышать нечем.
Пытаюсь вырваться, но куда там. У мужчины мертвая хватка, и я не имею и шанса выбраться из его захвата.
– Спокойно, Маша. Так, а ну не дергайся!
Гаркает на меня громко и я, наконец, затихаю, перестаю так отчаянно вырываться. Арбатов действует, словно хирург профессиональный. Несмотря на мои протесты и жуткий страх, одним рывком сдирает футболку с меня, ребра мои несчастные осматривая.
Становится зябко, а еще страшно. От одного только понимания, что сейчас мужчина видит меня в одном только белье, в груди спирает воздух. Мне жутко стыдно перед ним. Пытаюсь руками прикрыться хоть как-то, но это вообще не спасает от его сканирующего взгляда.
Арбатов проходится рукой большой и горячей по моему боку подбитому, пальцами каждое ребро перебирая, а я двигаться от этого не могу. Как застыла вся, точно кролик перед тигром, и жду, когда он уже сожрет меня, но он только недовольно головой качает, окидывая меня взглядом. Презрительным и строгим.
– Дурочка, ты почему ребра не перемотала? Тебе же хуже стало.
– Не надо мне все это! Так заживет. Без ваших бинтов этих гребаных. Мне хорошо уже. Прошло все. Уйдите!
Шиплю на него змеей ядовитой, пытаясь скрыть, как мне больно. До ужаса просто. Укусила бы его снова, но боюсь, тогда не только со сломанными ребрами буду сидеть, но и с черепом пробитым.
– Ага. Я вижу как тебе хорошо. Лежи спокойно.
Арбатов выходит, и уже через минуту возвращается с тем самым бинтом в руках, который я выкинула в коридор. Я смотрю на него, и подальше отодвинутся пытаюсь на раскладушке, но куда там. Всеволод Генрихович, словно зверь дикий настигает меня в считанные секунды, больно прижимая к матрацу, и не давая подняться с него.
– Не дергайся, себе же хуже делаешь.
Мужчина с легкостью приподнимает меня за спину, и начинает повязку на ребра накладывать, туго перебинтовывая мое бедное тело. Всего пару минут и готово. Как ни стараюсь отрицать, мне сразу же легче становится. Хоть вздохнуть нормально могу.
Он отстраняется, бросая мне свою футболку, которую я тут же напяливаю на себя. А еще одеяло натягиваю до самых ушей, пытаясь скрыться от него, спрятаться хоть как-то, но куда там. Арбатов, как хищник, никуда меня не отпускает. Я встречаюсь с его взглядом тигриным, и не по себе мне от этого становится. Его взгляд почему-то огнем ярким пылает, когда он смотрит на меня. Такой убить может не задумываясь или ударить, или еще чего. Жуткий, страшный зверь.
– Почему ты задыхаться стала? Пространства закрытые не переносишь?
– Не знаю. Мне вдруг стало страшно. И дышать было совсем нечем. Я же говорила вам, мне плохо тут.
Говорю ему прямо. Чего уж скрывать. Он сам все видел.
– Вставай, пошли.
– Куда?
– Я сказал иди за мной. В другое место пойдешь. С окном.
Непонимающе смотрю на тигра. То он убить хочет, то помиловать.
– Зачем вам это? Бросили бы подыхать тут. Достаточно снова закрыть меня на замок и оставить на пару часов.
В этот момент Арбатов так смотрит на меня, серьезно и по-взрослому, что у меня тут же стая мурашек по спине проходится. Невольно назад отодвигаюсь. От него подальше.
– Ты еще свой долг не отработала. Пока косячишь только, увеличивая его. И еще одно. Девочка, ты не бояться меня должна, а слушаться. Лупить тебя никто тут не будет, но ты должна уважать меня. Делать, что говорю. Уяснила?
– Да.
Киваю, а сама план мести продумываю. Не собираюсь я на задних лапках прыгать перед ним. Ему не сломать меня, ни в жизни не выйдет, и я ему это докажу.
Всеволод Генрихович встает с раскладушки, и при этом мы оба слышим шуршание от бумажек. Он непонимающе смотрит на меня всего лишь миг, а после
