Босая для сурового - Екатерина Ромеро
Даже не ожидаю, когда этот жирный гаденыш с легкостью меняет воровку на свой долг, и почему-то меня это устраивает. Я хочу ее себе. Эту девчонку. Должницу свою. Она посмела обворовать меня, притом дважды, за что будет отрабатывать мне долг, притом сполна.
Леха выносит чудо из вагончика уже через минуту, и я вижу, что мелкая в полной отключке. Даже не ноет уже.
Грузим ее тело в машину на заднее сиденье. Из багажника достаю какой-то плед, укрываю ее. Сгодится.
Мы везем ее минут сорок до моего дома, и за все это время воровка так и не приходит в себя.
– Арбат, может это, долой ее? Смотри, она даже не шевелится. Тут мокрухой пахнет. На хрена она сдалась тебе. Может просто на обочине скинем?
Леха выглядит взбудораженным, что совсем непохоже на него. Быстро назад оглядываюсь. Мелкая лежит в машине на заднем сидении в прострации полной. Я бы и правда мог выкинуть ее и не брать себе этот головняк, но я не привык разбрасываться своими вещами. Тянусь рукой к воровке и беру ее руку ледяную, пульс проверяю на запястье тонком. Слабый, но есть. Выживет.
– Она живее всех живых, только без сознания. Давай, до дома едем.
В больницу сейчас нельзя. Будут вопросы. Оклемается сама. Дальше решу что с ней делать.
Как только до дома доезжаем, Леха заносит девчонку в дом, так и застревая в коридоре.
– Куда ее?
– Давай сюда.
Открываю дверь кладовки, и вываливаю все оттуда. Нахожу старую раскладушку и матрац. Сгодится.
Леха укладывает малую, и пристально смотрит на нее. Уж больно сильно пристально, и мне это не нравится.
– Так все, вали отсюда. Я сам разберусь.
– Хорошо. Смотри, чтоб дом тебе не сожгла, раз уж приволок сюда эту уголовщину малолетнюю.
– Без тебя разберусь. Вали, Лех.
– Да иди ты.
Усмехаюсь. Знаю Леху больше десяти лет. Он мой охранник и по совместительству психолог бесплатный. Чертов пес.
Леха сваливает, и я впервые наедине с этой куклой спящей остаюсь. Она в полной отключке, и я уже не так уверен, что копыта не отбросит до вечера. Быстро окидываю ее взглядом. До чего же мелкая и худощавая. Ее глаза закрыты. Ресницы только темные дрожат и еще кончики пальцев подрагивают на руках.
Не нравится мне это ее состояние. Словно в шоке болевом воровка. Ее надо осмотреть. Срочно.
Убираю плед. Осторожно снимаю с нее куртку эту разорванную, штаны ее и обувь, а точнее простые шлепанцы, которые она носит вначале весны.
Осматриваю кости и суставы. Руки целы. Ноги тоже. Она вроде за бок тогда держалась, когда валялась на полу. Надо проверить. Поднимаю ее футболку вверх немного. Вот и оно. Красота. На боку ее правом огромных размеров ссадина красная. Явно от сильного удара ботинком. Знаю я такие следы. Сам бил, и меня били когда-то, по молодости. Давно это было, в прошлой жизни, наверное.
Быстро прощупываю пальцами ее ребра с обеих сторон. Черт, до чего же она худая, вообще что-ли не жрет? Парочку ребер, кажется, все-таки треснуло. Одно или два. Хреново. Но не хрипит она больше, легкие не проткнуло. Тогда от боли, видать, просто дышать не могла.
Сдираю на хрен эту футболку с нее, беру бинт широкий и бандаж накладываю тугой, стараясь вообще на ее грудь девичью в бюстгальтере не смотреть. Да и на что там смотреть, не на что, по сути, маленькая она у нее, хоть и полная. Молодая она уж больно, но не думаю, что ей четырнадцать, как тогда заливала. Судя по взгляду дерзкому, она взрослая уже.
Уже за пару минут все готово. Повязка поможет ей не сдохнуть от боли как придет в себя. Я знаю, так как сам когда-то себе накладывал такую же.
Кроме свежих синяков невольно замечаю на теле воровки и старые ссадины на ребрах. На спине виднеются шрамы какие-то, даже на голове есть следы от порезов. Уже нисколько не сомневаюсь в том, что воровством она давно промышляет, и на улицах шатается уже не один год.
Из одной из гостевых спален волоку одеяло большое и закутываю девчонку в него. Она подрагивает все еще, хоть и без сознания. Все же на шок болевой похоже, однако я не собираюсь больше с ней возится. Все чего я хочу – чтобы она отработала мне долг. Гарика и свой. Все.
Уже на выходе пристегиваю ее руку наручниками к батарее, чтобы не смылась или еще чего не унесла. Ее запястье такое тонкое, что приходится на самую мелкую защелку ее приковать. В том, что сегодняшний день с Гариком ее хоть чему-то научил я сильно сомневаюсь, однако свой долг она мне отработает, и я уже знаю, как именно.
* * *
Пока воровка в чулане сидит, проходит несколько часов, и этого времени мне вполне хватает, чтобы отрыть и изучить ее досье, полное всякой разной хрени.
Мария Стрельцова, 18 лет. Сирота. Так и знал, что детдомовская, дикарка самая настоящая. Попала туда в четыре года. Сбегала трижды, последний раз два года назад. С тех пор пропавшей без вести числится. Опекуна нет. В графе контакты или родственники прочерк. Родителей давно нет в живых.
Личные характеристики: неуравновешенная, агрессивная. Сниженная успеваемость, регулярные прогулы. Ясно все. Закрываю эту папку и на стол бросаю, слыша громкие крики из каморки. Вот и чудо проснулось.
Она так сильно колотит наручниками по батарее, что весь дом уже на ушах стоит. Благо, Лизки сейчас нет, и не слышит она, так бы испугалась этого чуда побитого и грязного, сидящего в моем чулане.
Когда я к воровке захожу, охреневаю просто. Ее запястье все уже разодрано. До крови. Она сама поранила себя, не щадя, и это мне совсем не нравится.
Я до последнего считал, что ей и правда четырнадцать, и удивился, когда узнал, что она совершеннолетняя. Такая худая и тощая, смотреть страшно. Только взгляд ее выдает полностью. Дерзкий, дикий и жутко наглый.
Эта девочка раза в четыре меньше меня по телосложению, и вдвое меньше по возрасту, однако смеет дерзить словно равному, хоть и вся эта спесь оказывается пузырем мыльным и раздутым. А еще она ругается, точно сапожник, за что отхватывает от меня по губам.
Я понимаю прекрасно, что вся эта дерзость ее показная, когда за лицо ее хватаю, а она затихает. Не дышит даже, когда отстегиваю ее от наручников. Смотрит озлобленно волком загнанным, хотя нет. Точнее, змеей ядовитой, гремучей. Аж смешно
