Босая для сурового - Екатерина Ромеро
Мне бы свалить отсюда по-добру, по-здорову, но я словно к полу приросла. Я впервые вижу голого взрослого мужика, и это завораживает меня. Тигр делает грубые толчки, от чего мышцы на мощной спине красиво переливаются на свету при каждом из них.
Его тело, оно точно тигриное. Он вбивается в Лизу, буквально расплющивая ее на кровати, а я…сдвинутся с места не могу. Не знаю что со мной, но я хочу смотреть на него. Снова и снова, не останавливаясь, и даже не моргая. А что, если бы он меня так держал. Также прикасался.
В животе что-то сильно тянет, и это уже не похоже на боль от месячных. Сглатываю громко. Почему-то мое сердце начало быстро стучать от увиденного. Колотиться стало прямо как бешеное в груди.
В какой-то момент я понимаю, что стою тут уже больше минуты, даже не пытаясь скрыться, и выдаю себя с потрохами, когда громко шмыгаю носом. Блин, шпион, конечно, из меня никудышний.
– Аа! Сева, она смотрит!
Арбатов оборачивается быстро, и я его голый торс вижу. И волосы черные на груди тоже замечаю. Сердце пропускает пару ударов.
– Блядь, пошла на хрен отсюда!
Меня пулей сметает с этого места проклятого, я даже двери толком не успеваю захлопнуть, молниеносно скрываясь к своей комнате. Сердце стучит так быстро, что кажется, еще немного, и просто выпадет из груди. Господи, зачем, ну зачем я смотрела на Всеволода Генриховича…Зачем хотела смотреть. Дура!
Почему-то становится трудно дышать. Ловлю губами воздух, сидя на кровати и нервно сжимая простынь пальцами. И нет, это не ребра болят. Что-то неприятное в груди разливается, как только вспоминаю недавнюю картину. Не знаю, что это, но определенно что-то очень болезненное, острое, жгучее.
От одного только понимания, что Всеволод Генрихович вообще-то взрослый мужик, и у него вон, даже баба есть длинноногая, становится не по себе. Конечно, он не мой, и не может быть моим, но что-то неприятное чувствую, когда вспоминаю, как он Лизу змеевну касался, а она его обхватывала ногами своими длинными. Брр…Ужас какой. И вообще, какого черта меня вообще это донимает? Сама не знаю. Еще не знаю.
Я долго мучаю себя, но в конечном итоге вынужденно признаю: у меня никогда не было такого рода опыта с мужчинами, но я бы тоже хотела ощутить его ласку и прикосновение к себе. Именно чтоб Арбатов меня коснулся сам. Хоть на миг, тайно и чтоб никто не видел, но хотела бы. Чтоб слышать свое имя, ласково промолвленное им, а не быть для него лишь тенью, безмолвным долгом, и ничем более.
От пережитого шока я даже забываю, зачем вообще приходила к мужчине, однако уже через несколько минут снова ощущаю жуткую боль в животе, не дающую даже двигаться нормально.
Все что я могу сейчас – залезть под одеяло и закрыться им до самых ушей. Кажется, я забыла сказать той докторше, что эти дни проходят у меня с мертвецкой болью, поэтому обычно, когда они случаются, я чувствую себя полумертвой.
Весь день я провожу в своей комнате, радуясь, что меня, наконец, никто не трогает. Кажется, Всеволод Генрихович просто забыл обо мне, а я и рада. После того, что утром случилось, даже не знаю, как в глаза смотреть ему буду. Как-то не по себе от того, что я просто стояла и пялилась, как он трахал свою бабу. Стыд жгучий – вот что я чувствую прямо сейчас.
Однако почему-то мне также больно становится от всего дерьма этого, и еще колко, и неприятно. Почему-то до жжения в руках хочется Лизу эту раздавить, расплющить ее как жука навозного, а еще…мне хочется оказаться на ее месте.
Всего лишь на миг, на минуту представить, что тигр меня также касаться будет, как ее. Как бы это было, если бы он тоже лег на меня, и…Стоп! Даже думать не буду!
Переворачиваюсь на другой бок. В животе от этих мыслей что-то сильно тянет, и я уже не уверена, что это связано с днями этими проклятыми. Да что ж такое.
Я сплю почти весь день, так и не выходя больше из своей комнаты. Есть конечно, жутко хочется, однако не так, чтобы критично. Да и помню я прекрасно реакцию Лизы этой придурошной на мой пир вчерашний на кухне. Чуть ли не подавилась от нее, ей Богу. Жалко ей еды, видите ли для меня. Да и насрать. Перебьюсь как-то. Не впервые.
На часах уже одиннадцать ночи пробивает, и я уже спать укладываюсь, когда дверь моей спальни с грохотом открывается, заставляя меня тут же подскочить на матраце. На пороге Арбатов стоит. Собственной персоной. Он входит без стука, смело и решительно, а я нервничать начинаю.
Чего он хочет от меня так поздно? По комнате тут же его запах разливается. Сильный, мужской аромат кедрового парфюма, и я невольно втягиваю его полной грудью. Он нравится мне, очень сильно, хоть я в этом не признаюсь даже сама себе.
Подбираю ноги под себя. Мне не нравится его пристальный строгий взгляд, сканирующий меня до костей.
– Эй, вы чего?
Арбатов так быстро подходит ко мне, что в груди аж холодеет от его напора. Невольно назад отодвигаюсь.
– Я не видел тебя весь день. Что такое, зверушка, ребра болят?
– Нет. Я просто…полежать захотела. И я вам никакая не зверушка! У меня имя есть!
Одеяло лишь сильнее натягиваю, пытаясь закрыться от него, но куда там. Арбатов быстро взглядом меня окидывает, после чего в одну секунду прямо возле меня оказывается, и отбрасывает одним махом мое одеяло, которым я до подбородка укрывалась.
По коже сразу же стая мурашек проносится. Мне холодно, а еще как-то щекотно даже от того, что мужчина меня видит. Быстро подползаю к изголовью кровати, натягивая футболку длинную ниже на ноги, колени свои закрывая. Под ней две пары трусов. На всякий случай.
Руки невольно прижимаю к ноющему животу, но убранное одеяло заставляет быстро убрать их, и это не остается незамеченным. Всеволод смотрит на меня в упор, а мне под землю хочется провалиться от взгляда этого его хищного.
– В чем дело, ты заболела?
– Нет.
– Еще раз соврешь, выпорю.
– Это не болезнь.
Выдавливаю из себя еле-еле, пальцами перебирая край футболки. Господи, ну почему все так сложно?
– Какого хрена тогда ты лежишь тут пластом весь день с видом умирающего?
– Нормально со мной все. Просто встать не могу.
