Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж
— Я тебя люблю, но ты мне как брат, прости, — эти ее слова ударили под дых, и он снова справился.
Ушел с головой в учебу, а затем уехал работать так далеко, как только мог. Периодически жизнь сталкивала их, даря мимолетные встречи, но она неизменно светилась от счастья. И Георгий просто радовался за друзей. Дело шло к свадьбе, на которой он был свидетелем, а после они снова разъехались по разным концам огромной страны. Связь, конечно, поддерживали, перезванивались. Иногда встречались, когда приезжали в родной город, но эти редкие встречи приносили ему только боль.
Он тоже пытался устроить свою жизнь, но… его единственной ошибкой было то, что всех девушек он постоянно сравнивал с Аленой. Однажды он встретил девушку в далеком крохотном городке. Спокойную, скромную, так непохожую на яркую и жизнерадостную Алену. Он просто хотел забыться и забыть, на секунду стать другим человеком. Снова трусость? Да, ему было стыдно за свой поступок, что он назвался именем друга. Он предал не только их дружбу — он предал ту, которую полюбил.
Да, он виноват перед Таисией, перед Аленой, перед Севером за то, что был трусом. И теперь Георгий был только рад, что Север вырос не таким, как он — за его Сашу он борется до конца, и отец надеялся, что у них будет все иначе.
А еще надеялся, что Север простит его, ведь их объединяет одно — любовь Саши. Он поступил подло с Таисией, бросив ее беременную, пусть и не знал об этом. Этот поступок его совсем не красит, и Север имеет право ненавидеть его. Возможно, то, что Саша встретила именно его сына, полюбила, и есть тот шанс, что его простили?
Георгий сложил необходимые документы в папку, осторожно разгладил листы, на которых, как мог, объяснил Саше причины своего поступка, а затем сложил их в объемный конверт. В дверь кабинета постучали, и вошла Арина. За ее спиной маячил бледный до синевы Северин, который хмурился и явно злился за промедление.
— Георгий Николаевич, к вам господин Зарницкий, — спокойно проговорила Арина, не обращая внимания на то, что ее хотят активно сдвинуть с места. Но за годы работы у Сокольского женщина привыкла к такому проявлению несдержанности, а уж скольких настойчивых она выпроводила, не прибегая к помощи охраны — не счесть. Но в этот раз Сокольский лишь кивнул, и помощница пропустила нетерпеливого посетителя вперед.
— Арина, отчеты по работе холдинга за последние три месяца мне через пятнадцать минут, — распорядился Сокольский, не обращая внимания на то, что Север открыл рот, готовый высказать ему все, что думает о промедлении. Георгий только строго посмотрел на сына, а затем протянул конверт Арине. — Это… передашь, сама знаешь, кому. И принеси нам кофе, пожалуйста, — Арина спокойно кивнула, принимая конверт, и уже направилась на выход, когда ее догнал вопрос Сокольского. — Что там мои замы, не передрались за теплые места?
— Двое из шести решили уйти по собственному желанию, — спокойно проговорила помощница, — остальные пока держат нейтралитет. Кстати, господин Аверин ожидает, когда вы освободитесь и примете его….
— Пусть подождет, Арина. Это, конечно, печально, но не критично, — отмахнулся Сокольский, чем вызвал недоумение у Северина. Пусть он не понимал в управлении большими компаниями, но точно знал, что в совете не может быть меньше пяти человек. А в такой крупной компании, как у Сокольского, их было десять. И потерять двоих…. — Нет, скажи Аверину, чтобы был готов. Мы выезжаем через тридцать минут, он с нами. Мне нужна его помощь в одном деле. И да, пусть позвонит… впрочем, он знает, — оборвал себя в последнюю секунду Георгий, вспомнив, что у них есть лишние уши. Арина понятливо кивнула и вышла, а вот Север опустился на стул и внимательно посмотрел на отца.
— И долго ты еще собираешься тянуть время? — резко спросил он, не выдержав — слишком сильно волновался за Сашу. Голос его звучал глухо, с едва прикрытой злостью. Сокольский видел, как он переживает за Сашу, но торопиться в таких делах не следовало.
— Запомни, сын, спешка никогда до добра не доводит. И я сейчас говорю не только о делах фирмы, — жестко перебил он Севера, готового едва ли не кинуться на него. Георгий с удовлетворением отметил, что молодой мужчина хоть и разозлился, но спорить не стал. Только скрипнул зубами так, что скулы побелели, а кулаки сжались мгновенно. — Ты зол, а это тоже не способствует здравому мышлению, — он легонько стукнул пальцем по своему виску.
— Она там… пока вы тут разводите политесы, она в его лапах, — с трудом пересиливая в себе желание броситься на поиски Саши, процедил сквозь зубы Север. — Она там, у него… и только бог знает, что он сделает с ней…
Сокольский полоснул по лицу сына ледяным взором голубых глаз. Тот, конечно, никак не отреагировал, продолжая пристально следить за ним.
— Я тоже переживаю за дочь. Нет, не перебивай! — Георгий поднял ладонь, останавливая сына. — Для меня вы оба дороги, — на этих словах Север скривился, но промолчал, — и я делаю все, чтобы выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. Да, Саша в доме Кильдеевых, но Бахтияр, какой бы сволочью ни был, не причинит ей вреда, потому что знает, как я скор на расправу. Ты думаешь, я оставил без внимания его поступок — ты ошибаешься. И Бахтияр хорошо запомнил тот урок — к Саше он не притронется. И отцу не позволит.
— Да, откуды вы знаете?! — снова вскипел Зарницкий, с досадой понимая, что зря он остался в этом офисе. Надо было с Анатолием вести поиски, а так только время упустили. — Если вы знали, что он сделал с Сашей, то почему… почему снова толкали к нему?! Не понимаю, что вы за отец? Говоришь, что любишь ее, а сам…, — мужчина подскочил, готовый покинуть кабинет, но напоследок снова повернулся к отцу. — Тебя никогда не заботило счастье Саши, только твоя фирма, с которой ты не можешь расстаться!
— Сядь! Немедленно! И остынь! — холодно отчеканил Сокольский, глядя на дерганые движения сына. — Никогда не смей повышать на меня голос! Мальчишка! Что ты знаешь о том, что я делал ради нее?! Она, и только она, всегда для меня на первом месте! Запомни! И я не посмотрю, что она тебя любит, буду следить, чтобы ты ее не обидел!
— Не сомневаюсь, — ядовито улыбнулся Север, но внутри накатила волна облегчения. — Странно, что такой эгоист, как ты, может кого-то любить сильнее, чем
