Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж
— Ты так и не понял главного, Бахтияр, — тихо проговорила я, но голос мой звучал предельно сухо и холодно. — Я не хочу быть с тобой. Я не люблю тебя. Я люблю другого. Люблю больше жизни. И сколько бы ты не держал меня возле себя — я найду способ, чтобы уйти.
— Я сделаю так, чтобы ты захотела остаться, — запальчиво проговорил Бахтияр, отстраняясь от меня и одаривая гневным взором темных глаз. — Я могу дать тебе все, что пожелаешь. Все, Саша! Что захочешь!
Я с улыбкой посмотрела в лицо бывшего жениха и покачала головой. Он так ничего и не понял.
— У меня это уже все есть, — грустно улыбнулась в ответ, понимая, что он никогда не позволит мне…. — Я жду от него ребенка. И, если ты не отпустишь меня, то на твоей совести будет уже две жизни, — я смотрела, как Бахтияр неверяще глядит на меня, будто ему послышались мои слова, а затем резко отшатывается, занося ладонь для удара. Я знала, что ждет меня, чем может закончиться мое признание. Но надеялась — это единственное, что сможет остановить его от последнего шага.
Надеялась… а зря!
Бахтияр остановился в шаге от меня, с ненавистью глядя в глаза, и тяжело дышал. Его кулак просвистел в паре сантиметров от моего лица, ударяя в стену. Я постаралась не дрожать и не закрывать от страха глаза. Вторая его рука метнулась к моему лицу, жестко ухватив его за подбородок.
— Завтра, — прохрипел он, больно сжимая пальцами мой подбородок и заставляя смотреть прямо в глаза, — когда отцы подпишут документы, я отвезу тебя в клинику к врачу. Ты сделаешь аборт!
— Нет! — прошипела в ответ, пытаясь отстраниться от него, но он не позволил. Я, конечно, понимала, что он так просто не отступит, но чтобы так…
— Да, Александра! Да! Поедешь! И сделаешь! Как! Я! Сказал! — каждое его слово падало между нами, подобно огромным булыжникам. — Мне не нужен русский ублюдок!..
— Я тоже русская! — выкрикнула в ответ, едва сдерживая дрожь отвращения к нему. Как же я ненавидела его в этот момент.
— Не важно! Твоя мать была русской, но не ты! — отмахнулся он от моих слов, — а вот ребенок…, — он бросил презрительный взгляд на мой плоский живот, который я невольно тут же прикрыла руками, защищая неродившегося малыша. Наверное, моя мама также до последнего своего вздоха закрывала меня от жестокости окружающего мира. — Там… это уберут быстро и безболезненно. И он станет твоей платой за измену и… за то, что ты когда-то избавилась от моего ребенка.
— Нет! — я как-то неверяще смотрела на человека, которого когда-то любила. — Ты не сделаешь этого, — я попыталась схватить его за руку, чтобы объяснить что-то, но Бахтияр уже направлялся к двери. Понимая, что он уйдет, а я сойду с ума от ожидания, закричала ему в спину, — я убью себя, слышишь?!
— О, нет, любимая, я тебе не позволю такой роскоши, — обернулся он ко мне, и губы жениха раздвинулись в предвкушающей хищной улыбке. — Ты не только теперь будешь под постоянным присмотром, но и шагу не сделаешь без моего разрешения. Поверь, ты много раз пожалеешь, что когда-то сама отказалась от всего, что я тебе предлагал.
— Ненавижу тебя! Ненавижу! — закричала я, практически оседая на пол и сотрясаясь в рыданиях. Силы оставили меня, а внутри разливался стылый холод. Все кончено.
— Сколько угодно, дорогая, — прошипел откуда-то сверху голос Бахтияра. Он, возвышаясь надо мной, смотрел с полнейшим безразличием. — Обживайся, это теперь твоя комната или… тюрьма — все зависит только от тебя, Сашенька. Во всяком случае, на ближайшие несколько лет точно. А остальное будет зависеть от тебя, лю-би-ма-я.
Он вышел, громко хлопнув дверью, а в замке дважды повернулся ключ. Я сидела на полу, обхватив руками колени, и раскачивалась из стороны в сторону. Потянулись томительные часы ожидания.
Глава 26
На самом деле приготовления не заняли у него много времени. Да и что там готовить, когда все уже давно приготовлено? Кем-кем, а дураком он никогда не был и всегда держал руку на пульсе, чтобы узнавать все первым. Единственное, о чем сейчас думал Георгий Сокольский — стоит ли рассказывать всю правду сыну или оставить его в прежнем неведении? Ведь, по сути… ни один из них другому ничем обязан не был.
Сын…
Это так странно — знать, что у тебя есть взрослый сын. Не где-то — здесь, рядом. Он всегда считал Сашу своей дочерью. Единственной и любимой, потому что только она могла единственным взглядом или невинной улыбкой успокоить и подарить радость и безграничное счастье. Для него она была частичкой той, которая никогда не принадлежала ему, но ей принадлежало его сердце. И своей дочери он отдал всю эту любовь без остатка. Своей девочке.
А сын… сын это иное. Пусть между ними никогда не будет доверия, как с Сашей, и все-таки для него он тоже был готов на все. Даже без просьбы дочери Георгий не только договорился с руководством клиники, что Севера примут как можно быстрее и подберут ему донорский орган, но и готовил ему дом в Германии, чтобы сразу начать реабилитацию после операции. Север нужен Саше, ведь, кто еще сможет позаботиться об его девочке? К тому же он пообещал, что плакать она больше не будет.
Его мысли плавно перетекли на прошлое. Те воспоминания, которые он тщательно лелеял в памяти. Георгий понимал, что сейчас не время и не место, но… вдруг больше не будет возможности. Мужчина потянулся и достал несколько листов бумаги, покрутил в пальцах любимую ручку, подаренную дочерью несколько лет назад.
Улыбнулся. Воспоминания ложились на бумагу легко, будоража давно забытые чувства. Пусть она все узнает. Пусть только простит.
Сколько он себя помнил, Георгий Сокольский любил только одну девочку. Девушку. Женщину. Она единственная была смыслом его жизни, и все и всегда он делал только ради нее. И Алена знала об этом. Знала, но… сердцу не прикажешь, и выбор был не в его пользу. Это было ударом для парня, но как она была счастлива! Как светились ее глаза, когда она смотрела на его друга, и с Алмасом Георгий познакомил ее сам.
И он отступил. Трусость? Возможно, но как можно было ломать ее,
