Мы сгорим вместе. Сводные. - Маргарита Аланина
Во время завтрака традиционно много Вики, мало моего папы и поразительно тихо со стороны Покровского. Выскальзываю из-за стола первая, так как надо успеть на автобус.
Первые две пары пролетают стремительно. А на обеде мы с Холодком идём в ближайший магазин и идём обедать на трибуны университетского стадиона. Как и в предыдущие несколько дней. В столовую мне путь заказан, а здесь никому до нас нет дела.
Ловлю Таньку на подглядывании на телефон.
- Ласло не пишет?
- Нет, - подруга поджимает губы.
- А может занят?
- Забей, он услышал, что я сижу с братом большую часть времени, и слился. Главное у тебя с Мате всё ажурно.
Вгрызаюсь в завертон, не желая развивать тему. Да, с Мате всё неплохо складывается. Мы много переписываемся, договорились в воскресенье пойти на свидание, но какой-то внутренний сигнал не даёт мне порадоваться происходящему. Хочется забраться в свою скорлупу и пересидеть воскресенье там.
- А дома у тебя как?
- Покровский, считает, но чаще где-то пропадает. Вика с папой ходят по друзьям, а я налегаю на домашку.
- Зато умной будешь.
- Кто-то из нас двоих должен, - подкалываю и доедаю завертон.
Я буду самой умной в группе такими темпами, только толку-то, если и в универе и дома душу разъедает. Как будто я вновь навещаю маму в больнице. Ты проглатываешь слёзы и улыбаешься, а на душе полный раздрай и стены давят.
За сравнение становится стыдно. Сейчас ситуация кардинально другая. Все вокруг живы и здоровы, а я не сижу дома. Стараюсь гулять, на неделе встретилась с парой одноклассниц.
- В выходные научу тебя лениться, - смеётся Холодок.
- Только я в субботу с папой ещё должна куда-то там съездить. Он интригу вчера навёл.
- Оуу… - морщится Таня.
Поболтав о предстоящих выходных дома у Холодовой, мы расходимся по аудиториям.
Отсидев третью пару, сбегаю из университета и делаю вдох свободы. Иллюзорной и временной.
Возле дома Покровских с удивлением отмечаю, что машина Демьяна стоит у ворот. Обычно он под вечер объявляется. Глушу интерес, я всё равно в комнате буду сидеть. Захожу в дом, и накатывает невыносимая, раздирающая тоска. Мысли тяжёлыми валунами бомбардируют. Поддавшись меланхолии, достаю из чехла гитару.
Устраиваюсь на кровати и задумчиво перебираю струны. Окунаюсь в другую реальность…
Инструмент хранит тёплые воспоминания о мамочке. Играя, она всегда пела и смотрела на меня с любовью. Хотелось слушать часами её мелодичный голос. И на больничной койке мама время от времени брала инструмент в руки. Даже в последний день нашла силы недолго поиграть…
К сожалению, я не ценила такие моменты по достоинству и не записывала на видео.
И играю я так себе, могу наиграть только две несложные мелодии.
- Ты совсем обалдела? Твоя задача сидеть в комнате и не подавать признаков жизни, - в комнату залетает сводный братец.
Сильно дернув, он вырывает гитару из рук и идет к окну. Его лицо искажено решительной яростью, зелёные глаза демонически горят. Утреннее хорошее расположение бесследно испарилось…
Мой пульс ускоряется, обжигая изнутри. Стираю набежавшие слезы и подбегаю к нему. Хватаю за руку и тяну на себя. Смотрю на него с мольбой. Язык присох к нёбу, слова выдавить не получается.
Демьян меня по-настоящему ненавидит, я знаю. Но уничтожить одну из самых дорогих для меня вещей он не посмеет!
Или посмеет…
Этот монстр открывает настежь окно и высовывает руку с гитарой на улицу.
- Я поняла. Пожалуйста, не надо! – кричу во всё горло.
- Так ты поймешь лучше…
9 «Sorry»
9 «Sorry»
Покровский разжимает пальцы, и гитара летит вниз. Я зажмуриваюсь до переливов перед глазами. Не хочу видеть как частичка маминого тепла разлетается на части.
Вздрагиваю от звонкого удара.
Наверное, о дорожку…
Поднимаю голову и смотрю на Покровского. Его улыбка – волчий оскал. Он наслаждается моей реакцией.
И меня прошивает. Чернота разъедает внутренности, кровь превращается в кипучую лаву, пульс разрывает оболочку вен.
Продолжаю смотреть на Покровского, расщепляя на атомы. Его глаза в ответ наливаются темнотой. Такой же как в моих.
Это чувство вихрится между нами. Раскрывает свои объятия и засасывает как воронка. Воздух в комнате испускает кислотные импульсы.
Это неразбавленная ненависть. Чистая как первый снег...
В ней мы сгорим вместе. Останется только пепелище. Плевать.
Я его ненавижу! Не-на-ви-жу.
Ненавижу...
Медленно делаю полукруг головой и с поднятым подбородком выхожу из комнаты. Тело наполнено желчью и тяжестью, которые тянут вниз, но я продолжаю переставлять ноги.
Обойдя дом, присаживаюсь и ласково провожу кончиками пальцев по гитаре. Голова грифа надломилась, колки отлетели, на корпусе царапины и две струны лопнуло.
Я собираю всё. Прижимаю к груди и продолжаю сидеть на коленях на траве. Куда пойти не знаю.
Мне кажется я сплю. Перешла черту между сном и реальностью и не могу выбраться обратно. Потому что так не может быть. Эту гитару я возила с собой из города в город. Берегла как сокровище. Потому что кроме воспоминаний, редких фотографий и некоторых вещей у меня ничего не осталось.
Сначала ради лечения мы продали нашу родную и уютную квартиру, переехав в однокомнатную, в которой жили первые пять лет моей жизни. А после маминой смерти не осталось и её. Остались только мелочи – серёжки- гвоздики с фианитами, подаренные маме её родителями в юности, начатая и не доделанная вышивка, шейный платок и гитара. Остальное либо лежит у маминых родителей в кладовке, либо безвозвратно потеряно. Хранить было негде и папа выбросил множество вещей: большую часть одежды, косметику, почти все её тетрадки времён учёбы, сувениры и…много всего.
Я проводила с мамой каждый день и не задумывалась, что привычная обстановка станет мне дорога как никогда. Это, наверное, закономерно, ведь, когда человек рядом, ты не думаешь, что завтра всё может поменяться. Живёшь и не знаешь, что за головной болью родного человека стоят поражённые клетки. Нет опасения, что очень скоро из школы ты будешь лететь не домой, а в больницу. Не представляешь себя свернувшейся калачиком на больничной койке рядом с самым теплым человеком на планете.
