Аркадия (СИ) - Козинаки Кира

Вечер уже откровенно перетёк в ночь, когда я поочерёдно перепробовала все позы сидения на диване, а Илья наконец покинул родильный зал.

– Всё в порядке, – оповестил он. – Четыре котёнка. Послед вышел, сосут хорошо, спят спокойно. Кошка их вылизала, теперь отдыхает. Они так и угнездились в чемодане, я его чуть передвинул в угол потемнее, постарайся их не беспокоить лишний раз хотя бы сегодня.

– Да я туда вообще не пойду! – уверила я. – А кто родился-то? Мальчики? Девочки?

– На них не написано.

– Ну, там, под хвост заглянуть?

– Малевич, ты совсем городская, да?

Я закусила губу, чтобы не расплыться в улыбке, и максимально невинно произнесла:

– А что?

– У котят до месяца под хвостом всё одинаково. Визуально, по крайней мере. Так что пока неясно, мальчики или девочки. Но твоя тётя всё равно назовёт их женскими именами, кот Клементина её же не смущает.

Кот Клементина, спавший на подоконнике, поднял голову.

– А вот, кстати, – прищурилась я. – Тебе не кажется, что в этих кошачьих именах есть какая-то логика, которую я пока никак не могу понять? Хотя кого я спрашиваю! – всплеснула я руками. – Ты назвал волка Тузиком! Логика, ага!

– Но разве не оригинально?

– Другого такого точно нет, – согласилась я. – Спасибо тебе, о мой спаситель.

– Всегда к вашим услугам. Передавай Агате поздравления с тем, что она стала бабушкой.

– Передам обязательно, только про бабушку умолчу, мало ли, – улыбнулась я и тут же выдохнула: – Умираю как есть хочу! Это от стресса, наверное. Вот бы сейчас заточить чего-нибудь вредного… Картошечки жареной. Или рамэн с майонезиком. Или буррито, вот бы буррито с перчиком! Или бургер! Чтоб булки по сантиметру толщиной, а с котлеты чтоб прям жир капал. Душу продам за жирную котлету!

Я торопливо открыла в телефоне приложение для доставки еды, поставила геометку на тётин дом, но с прискорбием обнаружила, что «Нас тут ещё нет» – и грустный смайлик.

– А у вас по ночам еду не доставляют, что ли? – подняла я глаза на Илью.

И заметила, что он нашёл на наличнике старый мазок голубой краски и теперь к нему примерялся, совсем как я пару дней назад. За шесть лет он тоже не вырос.

– У нас и днём её почти не доставляют.

– И даже круглосуточного «Макдональдса» поблизости нет?

– Не-а.

– Эх… – несчастно опустила плечи я. – Прощай, котлета.

– Что, прям очень голодная?

– Угу, – покивала я, по-детски оттопырив нижнюю губу.

И тогда Илья достал из кармана ключи, подкинул их в воздухе и сказал:

– Ну раз так – вставай, поехали.

Пока он вёз меня куда-то – ночью, через лес, в «буханке», – я смиренно помалкивала, накручивала на пальцы завязки от худи и обдумывала два вопроса.

Первый: есть ли тайный смысл в том, что Илья снова назвал меня Малевичем? Это прозвище с его лёгкой руки приклеилось ко мне ещё тем летом, и я уже точно не помнила почему. То ли из-за увлечения рисованием, то ли из-за похожего имени, то ли из-за моих пылких монологов в защиту «Чёрного квадрата», ну правда, этот художник – гений. В какой-то момент Малевичем меня стали звать почти все, даже у тётушки проскакивало, но только Илья умел произносить это так, что я таяла, как другие тают от всяких «птичек» и «рыбок». А сейчас снова назвал, я не подала вида, но и не могла понять, случайно ли это вырвалось по старой привычке или… нет.

Второй: почему Илья сегодня приехал к тёте Агате? С этой дурацкой кошкой я даже не спросила сразу и теперь будто бы боялась: вдруг выяснится, что зашёл по каким-то совсем тривиальным делам вроде вернуть пустой контейнер от Тузиковых печенек или поблагодарить тётушку за бутерброды, а вовсе не по той причине, что я напридумывала. А ведь я напридумывала! Несмотря на… всё.

Илья свернул с шоссе на дорогу к соседнему посёлку. Тот был крупнее нашего раз в пять и мог похвастаться такими благами цивилизации как школа, дворец культуры, музей, кирха, аж несколько магазинов, с десяток гостевых домов, кафешек и точек продажи копчёной рыбы.

– Котлеты закрыты, – сообщил он, когда мы промчались мимо ресторана. – Но есть самая вкусная на свете ночная шаурма, будешь?

– Очень буду! – восторженно закивала я.

Мы вышли из машины около какой-то невзрачной палатки в утопающем в ароматных цветах переулке, из окошка тут же высунулась голова темноокого уроженца южных стран, и они с Ильёй завели беседу, но я не слушала, я заворожённо смотрела на вертел с поджаристым мясом, настолько аппетитным, что даже отравиться и умереть не жалко.

Следующие десять минут, во время которых я жадно следила за творящими чудо руками и усердно сглатывала слюну, были наполнены событиями. Сначала шаурмичных дел мастер пытался выкупить у Ильи мотоцикл, но тот ни в какую не соглашался, зато пообещал заехать на днях проверить, что там барахлит у него в машине. Потом он нескромно поинтересовался, класть ли нам в шаурму лук, и посмотрел так многозначительно, что мы с Ильёй стушевались и неловко переглянулись, но я заверила, что лука можно и побольше. А затем выяснилось, что в палатке не принимали к оплате карты, но Илья так на меня глянул, что я тут же убрала телефон обратно в карман. Напоследок нам выдали две шаурмы, пластиковый стаканчик с маринованными перчиками, мешок костей для «этого твоего зверя» и пожелали хорошей ночи.

Я впилась зубами в тёплый лаваш, едва мы сели в «буханку», и тут же заурчала от удовольствия.

– На пирс? – предложил Илья, чем знатно меня удивил.

Каменный пирс, выдающийся в бухту залива на сотню метров, был достопримечательностью и головной болью посёлка одновременно. Когда-то он служил причалом для выгрузки рыбы при консервном заводике, потом превратился в международный пункт пропуска для маломерных судов, затем вдруг закрылся и порос травой, а сейчас, если верить рассказам тёти Агаты в тот первый вечер после моего приезда, был выставлен на аукцион за какие-то страшные деньги. А ещё в светлое время суток оттуда открывался шикарный вид на дюны, да и рассветы там показывали восхитительные.

– А пустят? – прожевав, спросила я.

– Не знаю, – пожал плечами Илья. – Давай проверим.

На дорогу до пирса ушло всего несколько минут и половина шаурмы, и, судя по довольно заброшенному виду и опоясывающему территорию железному забору, мои опасения не были напрасными. Однако в сторожевой будке у ворот горел свет, и когда мы припарковались и подошли, оттуда выглянул пожилой охранник, на ходу оправил куртку и внимательно нас осмотрел.

– Здрасьте, – сказал Илья. – На пирс нельзя?

– Нельзя.

– А может, можно?

– Можно, – вдруг улыбнулся охранник, звякнул ключами и приоткрыл нам ворота, а когда мы пролезали в щель, протянул Илье руку и добавил: – Привет, Илюш. Как дела?

– Всё путём, дядь Вить.

Вот же хитрец! «Не зна-а-аю», «прове-е-ерим» – ага, как же! Я с укором глянула на светловолосый затылок, и даже в нём мне почудилось какое-то озорство.

До конца пирса идти мы не стали, лишь отступили чуть в темень от яркого света фонарей да редкого шума истомлённого долгим днём посёлка, уселись на краю, свесив ноги к воде, и я доела свою шаурму. И тут же приступила к поеданию шаурмы Ильи – глазами. Он понаблюдал за этим, вздохнул, отломил половину и протянул мне.

– На, только обещай не лопнуть, ночная жрица.

– Обещаю! – заверила я.

На вершине дюны помигивал маяк, лунный свет отражался от чёрной глади воды и играл на лицах серебристыми бликами, прохладный ветер путался в захватившей каменный пирс траве, а мы мирно жевали. И я подумала, что это отличный момент, чтобы наконец спросить, зачем он всё-таки сегодня приехал.

Подумала – и спросила:

– Светка, значит?

Ну, может, пару слов перепутала.

Илья покосился на меня, но ничего не ответил, только пожал плечами.

– Ей же шестнадцать! – раздосадованно воскликнула я.

– Двадцать два вроде.

– Но она же ребёнок!

– Это ты запомнила её ребёнком, – проговорил он, – а я видел, как она взрослела.