Хулиган. Его тихоня - Эла Герс
Я устал думать. Устал чувствовать.
Я устал от кошмаров, которые преследовали меня не только во сне, но и наяву.
Сделав глубокую затяжку, я выдохнул дым и хмуро посмотрел на сигарету в своих руках. Затем перевел взгляд на полупустую пачку, лежащую на куртке.
Блять.
Надо бросать это дело.
Вздохнув, я провел рукой по лицу и затушил сигарету о землю. Телефон заревел и я посмотрел на дисплей. Это был Громов. Я чуть было не решил не брать трубку, зная, что Даня снова начнет на меня ругаться, но все равно ответил на звонок.
— Да.
— Где ты? — тут же спросил Громов.
— У черного хода. А что?
В трубке послышалось молчание, а потом друг спросил:
— Ты куришь?
— Нет, — я затолкал окурки в пачку и сунул ее в карман куртки. — Я просто дышу свежим воздухом.
— Орлов, блять, если ты куришь…
— Я сказал, что не курю! — сердито пробормотал я. — Так поэтому звонишь? Чтобы проконтролировать меня?
Даня ничего не ответил, потому что я был прав.
А я хотел, чтобы меня оставили в покое, но Даня и остальные знали, что, если они это сделают, то я упаду за грань всякого здравомыслия, которое у меня еще оставалось, и приближусь к своему личному аду. Я и сам знал, что так и будет.
Мне должно было быть не все равно. Ведь это была моя жизнь. Я должен был что-то делать, чтобы не облажаться, но это было трудно. Это было охренеть как трудно. Я пытался держать себя в руках ради Ксюши. Я пытался держать себя в руках ради Дани. Ради Влада. Ради Черепа. Я пытался ради всех. Но я знал, что это был лишь вопрос времени, когда тьма, которую я насильно сдерживал, вырвется из своих оков.
— Ты не устал от этого, Дань? — пробормотал я в трубку. — Ты еще не устал от меня?
— Я не сдамся, — прорычал Громов. — Если ты пытаешься заставить меня сделать это, то знай, что я никогда не откажусь от тебя.
— Тогда ты идиот.
— Нет, я твой лучший друг, а вот ты идиот, который пытается отгородиться от всех.
Я раздраженно выдохнул, устав слышать это из раза в раз.
— Вы с Ксюшей пойдете в пиццерию? — спросил Даня после минутного молчания.
— Нет, после пар я отвезу ее домой. Ее родители возвращаются сегодня вечером.
— Тогда будем только мы, — ответил он без промедления.
— Я не голоден.
— Ты можешь просто посидеть с нами.
— Дань, — я тяжело вздохнул. — Я устал и хочу домой. И я клянусь, что поеду прямо домой и не натворю никаких глупостей.
Даня ничего не сказал и я подумал, что он собирался настоять на своей идеи с пиццерией.
Но вдруг услышал, как Громов выругался себе под нос, и пробормотал:
— Ладно, — уступил он. — Увидимся завтра.
— Хорошо, — ответил я. — До завтра.
Отключив звонок, я взял куртку и сунул телефон внутрь. Я вдохнул, выдохнул и, пошатываясь, поднялся на ноги, тяжело опираясь о стену.
Я сделал еще один вдох и, сука, как же больно стало в груди. Словно я дышал огнем и обжигал изнутри свои легкие.
Это началось с тех пор, как состоялся мой разговор с Назаровой. И никак не проходило, несмотря на сменяющиеся дни.
Я закрыл глаза, откинул голову назад и медленно вдохнул, выдохнул. Боль постепенно стала отступать.
Я открыл глаза и посмотрел на наручные часы. Уже почти подошло время встречать Ксюшу. И я отправился за ней.
Ксюша все время поглядывала на меня, пока я вез ее домой. Мне не нравилось, как озабоченно морщился ее лоб. Я ненавидел себя за это. Я ненавидел себя за то, что был причиной ее беспокойства. Я ненавидел себя за то, что отгораживался от нее.
Но больше всего я ненавидел себя за то, что хотел оттолкнуть ее. Оттолкнуть всех.
Она снова перевела взгляд на меня и она выглядела так, словно хотела поговорить со мной. Я стиснул зубы и сильнее надавил на педаль газа, потому что не хотел говорить. Если бы я заговорил, то мог бы сказать что-нибудь язвительное и едкое, что действительно оттолкнуло бы ее. А я и хотел, и не хотел этого.
Глупая.
Мне нельзя было помочь. Меня нельзя было исправить. Я пытался поверить, что это возможно, но одно лишь упоминание о смерти матери заставляло меня снова выходить из себя.
Она видела, как я терял самообладание. Видела, как я накинулся на парня, который ненароком причинил ей боль. Я просто вышел из себя и сорвался. А она напугалась. Я видел, как сильно напугал ее.
И как бы сильно я ни хотел быть счастливым, потому что она, кажется, не собиралась отпускать меня после всего того дерьма, что видела во мне, я был подавлен. Потому что я понял, что запятнал ее, осквернил своей грязью, как только впустил в свою жизнь. Я не мог сделать ее счастливой, а она заслуживала счастья. Она должна была радоваться жизни, а не беспокоиться о парне, который медленно сходил с ума.
— Леш, ты бледный, — я повернул голову в ее сторону и увидел, как она подняла руку, чтобы коснуться моего лица. — Что случилось?
Я поймал ее запястье и оттолкнул от себя. Она не могла прикоснуться ко мне. Не сейчас. Только не сейчас.
Она посмотрела на меня своими небесно-голубыми глазами, широко раскрытыми от испуга.
— Леш, ты меня пугаешь, — сказала она дрожащим голосом. — Пожалуйста, скажи мне, что случилось.
— Мы приехали, — объявил я, остановившись перед ее домом. — Выходи.
Ее глаза расширились еще больше, когда она уставилась на меня.
— Выходить?
— Да.
Ксюша уставилась на меня с выражением смятения и паники на лице.
— Ты не вышла, — заметил я и Ксюша тут же отстегнулась и открыла дверь.
Она замешкалась и вновь посмотрела на меня.
— Леш…
— Выйди!
Она вздрогнула от моего резкого тона, и, блять, я увидел, как задрожали ее губы. Она медленно вышла из машины и осторожно закрыла за собой дверь, но не двинулась с места, надеясь, что я передумаю. Но я уже переключил передачу и поехал прочь от ее двора с одной-единственной мыслью в голове.
Глупая. Глупая! Глупая!!!
Неужели она не видела, что я разрушал ее жизнь?
Я вывернул из-за угла, вклинился в слабый поток машин и проскочил на желтый свет.
В ее глазах блеснули непролитые слезы, когда я вышвырнул ее из машины. Боль, отразившаяся
