Ольга Арсентьева - Влюбленный Дед Мороз
И Полина умчалась, не попрощавшись, прекрасная и гневная, как японская богиня войны Удзумэ.
Впрочем, гневалась она недолго. На третий день Олег получил от нее приглашение на ужин в украинский ресторан. Но так вышло, что именно в этот вечер он не смог туда прийти — надо было срочно доделать одну халтурку, и к тому же его осенила мысль попробовать конформные преобразования.
Еще через несколько дней она позвала его снова. И снова у него оказались важные, совершенно неотложные дела.
К себе приглашать его она и не пыталась.
Он посетил ее роскошные апартаменты на Крестовском острове один-единственный раз, в самом начале их знакомства, после чего заявил, что встречаться с ней будет только на своей территории.
Кажется, ему не понравилась охрана с волкодавами. И джакузи с шестнадцатью режимами он также не одобрил — заявил, что задремал уже на девятом и чуть было не захлебнулся.
Полина попыталась свести дело к шутке — это свой спичечный коробок, двадцать пять квадратных метров вместе с кухней, он называет территорией? Но он был непреклонен.
Так же непреклонно, не выдвинув никакого разумного, с точки зрения Полины, объяснения, он отказался и от новогодней поездки в Альпы. И даже не приехал, как надеялась Полина, проводить ее в аэропорт.
* * *Другая на месте Полины давно послала бы подальше этого зазнавшегося учителишку.
Ну молодой, ну смазливый, ну неплохой любовник… Ну и что, мало ли таких? Да ей, Полине, стоило только пальчиком, изящно наманикюренным и в бриллиантовом перстне, пошевелить, чтобы сбежалась целая орава таких вот, и даже лучше, голубоглазых брюнетов… к тому же гораздо более покладистых!
И все же Полина этого не сделала. Она не сделала этого ни в самолете, где ей начал оказывать усиленное внимание один из новых партнеров по бизнесу, вполне, кстати, симпатичный, и всего малость за пятьдесят; ни после, на горе, где ей ослепительно улыбался швейцарский горнолыжный инструктор; ни вечером, когда она, облаченная в вечернее платье японского шелка, томно и неторопливо спустилась из своего номера в ресторанный зал.
Вокруг нее танцевали и веселились солидные, уважаемые дамы и господа, каждый стоимостью не менее миллиона евро. А она сидела в одиночестве за столиком и в очередной раз набирала номер его мобильного телефона, не имея ни малейшего представления о том, что скажет, если он все-таки ответит на вызов, — выругается на него хорошенько или, наоборот, сделает такое предложение, от которого он, при всей своей гордыне, никак не сможет отказаться.
* * *Так это было или не так — сидела Полина в ресторанном зале пятизвездочного отеля в тоске и одиночестве или, наоборот, буйно веселилась в компании пухлого русского бизнесмена или долговязого швейцарца, — в точности неизвестно. Да, в конце концов, и не интересно.
Зато точно известно, что происходило в скромной пятиметровой кухне на четвертом этаже дома номер тридцать восемь, что по Митрофаньевскому шоссе. В доме, в котором по странному стечению обстоятельств вот уже третий час не было электричества.
— Еще кофе? — спросил Олег.
Екатерина Сергеевна сглотнула горькую слюну и, мужественно улыбнувшись, кивнула.
— С удовольствием. И, если можно, стакан холодной воды.
— О, — уважительно отозвался Олег, — вы, я вижу, знаток… Приятно встретить настоящего знатока!
После таких его слов Екатерина Сергеевна готова была выпить еще несколько чашек этого невыносимо крепкого, горьковатого, отдающего перцем пойла. И пусть все больше убыстряет свой ход ленивое спокойное сердце… Может, оно так стучит вовсе и не от кофе!
— Ну что вы, какой я знаток… Я больше по части чая. И сладких пирогов.
— Вы умеете печь пироги? — восхитился Олег.
— Ну да, — удивилась Екатерина Сергеевна, — а что? Каждая женщина умеет…
Олег издал какой-то неопределенный звук.
— Буду очень рада как-нибудь угостить вас, — продолжала, вдохновившись, Екатерина Сергеевна, — хотя бы в благодарность за сегодняшний чудесный вечер…
— Если вы находите, что вечер чудесный, я не стану спорить, — усмехнулся Олег. — Хотя, должен признаться, мне здорово намяли бока…
— Что?! И вы молчали! Немедленно раздевайтесь, я должна вас осмотреть!
— Ну что вы, не беспокойтесь, какие-нибудь синяки… Главное, что вы не пострадали…
Вскочив на ноги по разные стороны кухонного стола, они смотрели друг на друга в полном замешательстве. В слабом, неверном трепетании единственной свечки их лица казались совершенно не похожими на те, что они привыкли видеть каждый день на работе, в ярком и безжалостном школьном свете.
У Олега Павловича напрочь исчезло выражение замкнутости, отрешенности и некоторого, иногда присущего гениям, сознания собственного интеллектуального превосходства. Он молча смотрел на Екатерину Сергеевну с удивленной и даже растерянной улыбкой и явно не знал, что следует сказать или сделать.
Екатерина Сергеевна, удивительно помолодевшая, без единой морщинки на лбу и в уголках глаз, с широко раскрытыми темно-зелеными глазами, в ореоле распушившихся медовых, тепло-каштановых волос, предстала в совершенно новом ракурсе — сверху, с легким наклоном головы влево.
«Да ведь она интересная женщина, — подумал Олег, пялясь в упор на зардевшуюся коллегу. — Симпатичная. Деликатная. Милая. Как же я раньше этого не замечал?»
«Неужели так просто, — думала Екатерина Сергеевна, прячась от его пристального взгляда под густыми, тщательно накрашенными коричневой тушью ресницами. — Впрочем, не зря же говорят, что путь к сердцу любого мужчины лежит через желудок…А что будет, если я скажу, что умею солить огурцы и квасить капусту?»
— Я…
— Вы…
— Простите, Олег Павлович, что вы хотели…
— Нет-нет, Екатерина Сергеевна, сначала вы…
— Может быть, просто Катя…
— Катя… Тогда и вы зовите меня просто Олег…
* * *И в этот момент во всем доме включили электричество.
* * *Утром тридцатого января Митя проснулся рано. Встать раньше деда было его давнишним, сокровенным, но, к сожалению, неосуществимым желанием. Даже когда Митя заводил будильник на 6 часов 30 минут, дед успевал не только встать, но и умыться, позавтракать и сделать какое-нибудь полезное дело. Так было всегда — и в Великом Устюге, и в Петербурге, и даже в испанском городе Барселона, куда они с мамой уговорили деда съездить прошлым летом, хотя дед не любил жару и терпеть не мог «пляжного безделья».
Не получилось и на этот раз. Когда Митя продрал глаза, дед, умытый, как всегда, гладко выбритый и полностью одетый, даже в сорочке с галстуком, сидел за его письменным столом и работал. Митя сполз с тахты, осторожно переступая босыми ногами, подкрался к деду и заглянул через его плечо. На листе плотной бумаги, вытащенной из Митиной папки для рисования, Митиным же мягким карандашом из набора «Юный художник» дед задумчиво рисовал женское лицо. Овальное, большеглазое, с пышными черными волосами.
