Звезды в моих руках - Лим Юлия
– Какая?
– Раскольников убил людей и раскаялся. В современном мире постоянно кто-то кого-то мочит. Вон, почитай новости: то на бытовой почве, то из-за выпивки, то еще из-за чего. В убийстве уже давно нет ничего удивительного. Во времена Достоевского такое читали, трясясь под одеялом, в наше время можно нагуглить фотки с мест преступлений с самых разных ракурсов и не почувствовать ничего. Почему я вообще должен тратить время на эту книгу?
Замолкаю. От длительного монолога собственный голос звенит в ушах. Никогда так много не говорил.
Вася тушит сигарету и ухмыляется.
– Если твоя училка по литре узнает твое мнение, она засунет его тебе в жопу и поставит два.
– Поэтому я ей ничего не скажу. Напишу сочинение из общеизвестных фактов и псевдоанализа. Ноль творчества или вольнодумства. Другого от нас в школе и не ждут, – хмыкаю я.
– Интересно базаришь. – Вася чешет подбородок с пробивающейся щетиной. – Ты прям бунтарь. Смотрел фильм «Свободные»?[1]
– Нет.
– Там в городке запрещена рок-музыка. Типа от лукавого, все дела. И туда приезжает новенький, который танцует под эту музыку. Парниша пошел против системы. Ты мне его напоминаешь.
– Даже не знаю, комплимент это или унижение.
– Посмотри. Может, че нового для себя отметишь. – Слышу звонок стационарного телефона. Вася оборачивается. – Ладно, мне тут уже десятый раз звонят. Че-то срочное, наверн. Бывай.
Он скрывается в квартире. Поглядываю на часы. Ничто не помешает смотреть фильм, пока буду готовить.
Достаю телефон и звоню Кристине. Наши матери знают друг друга, поэтому у моей не возникнет подозрений или вопросов, почему мы общаемся. Крис – отличница, умница и так далее, я же лоботряс, списывающий у одноклассников домашку, подкупающий учителей. Наши богатые родители думают, что у нас могут быть общие интересы. От нас ждут, что мы станем владельцами крупных корпораций или займем посты директоров; может, откроем одну или несколько разных франшиз. Раньше Крис верила, что нас продали друг другу с момента, как УЗИ определило наш пол.
– Да, Жора?
– Пришло время вернуть должок. Где ты сейчас?
– Я пока живу у Розы, это моя одноклассница. А что, придешь, если скажу?
– Да, мне срочно нужна твоя помощь.
Свободного времени мало, лучше всего сделать это сейчас. Сутки без душа как-нибудь переживу. Я мог бы попросить Крис помочь мне перед школой, но риск, что она проспит, слишком велик.
– Ну, хорошо. Это, конечно, чужая квартира, но ты ведь ненадолго? Мне потом перед хозяевами отчитываться, если они тебя увидят.
– Не бойся. Я активирую ниндзя-режим и уйду через окно.
– Тут одиннадцатый этаж, – смеется Крис.
Она скидывает мне адрес. Дверь открывается, едва жму на звонок. Кристина стоит в джинсовых шортах и топе на голую грудь, поверх накинут прозрачный халат.
– Ты пришла из девяностых?
– Эй, я же буду визажистом, – дуется она, пропуская меня в квартиру. – Я должна не только видеть моду, но и помнить и уметь воссоздавать образы.
– Ладно, визажист, мне как раз нужна твоя профессиональная помощь. – Разуваюсь, вешаю куртку на крючок и прохожу за ней в комнату. – Что ты забыла в квартире Розы?
– Да так, уговорила предков отпустить меня пожить среди обычных людей. Типа посмотрю на квартиру среднего класса и пойму, как надо ценить то, что у меня есть. – Крис усмехается. – Я что, зря столько лет на папе тренировалась глазки строить? Да он через пару дней растает и все мне простит.
Хмыкаю и осматриваюсь. Кровать, в сложенном виде, застелена светло-сиреневым покрывалом. В углу скромно стоит раскладушка. Компьютерного стола нет, вместо него огромный туалетный столик.
– Она разрешила мне попользоваться им, представляешь? – говорит Крис, заметив мой взгляд. – Так что тебе нужно, Жорик?
– Нарисуй на мне синяки.
– Что? В смысле, для чего? – Ее глаза округляются, как у разбуженной совы.
– Просто нужно, и все. Ты ведь моя должница, так что выполни просьбу.
– Ну… Ладно. Давай попробуем. Только где их нарисовать?
Стягиваю свитер, бросаю на кровать. Расстегиваю пуговицы на рубашке одну за другой, распахиваю ее. Крис краснеет и не может оторвать глаз от моего торса.
– Здесь. – Показываю пальцем на живот.
– Эм… Ты предлагаешь мне изрисовать твой торс синяками?
– Только понатуральнее. Представь, что меня избили.
– А как же лицо? Руки? Ноги?
– Лицо и ноги обойдутся. – Снимаю рубашку и вешаю на спинку стула. – Давай, покажи мастер-класс. Руки, спина, живот и грудь – вот твой холст.
Сажусь на стул и выпрямляюсь. Смущение покидает Крис. Она разглядывает мое тело уже по-деловому, потом осторожно щупает.
– У тебя ведь нет аллергии на косметику?
– Понятия не имею.
– Если что-то выскочит, я тут ни при чем, понял?
– Понял.
Крис набирает кисточки, тени, румяна и прочую ерунду.
– Еще одна просьба. Нанеси водостойкую косметику. Желательно так, чтобы ничего не размазалось, если я засну.
– Ты слишком многого хочешь. Не обещаю, что будет выглядеть идеально, – говорит Крис. – А теперь помолчи и дай мне сосредоточиться!
Она смешивает что-то, как художник краски, наносит сначала себе на руку, потом подносит ее к моей коже и сравнивает. Наконец, находит нужный оттенок и улыбается. Работа кипит. Кончик кисточки щекочет кожу.
Время летит, посмеиваясь над моей нервозностью. Совсем скоро мать вернется домой, и я отхвачу от нее очередную взбучку, если не прибуду вовремя и не приготовлю ужин.
– Готово! Кажется. – Крис отстраняется и придирчиво меня осматривает. – Ну-ка повернись.
Послушно кружусь, переступая с ноги на ногу.
– Ну, если сильно не приглядываться, – она вдруг приближается к синяку на моей груди и втягивает воздух, – и не принюхиваться, это можно принять за синяки.
– Спасибо. – Надеваю рубашку и застегиваю пуговицы. Крис раскладывает косметику по местам. – Ты мне очень помогла.
Глава 13. Аля
Хожу в школу, иногда крашусь, чтобы встретиться с Жорой в подобающем виде. Мама с папой не разговаривают. Теперь они относятся друг другу как соседи в съемной квартире: спят, едят и уходят на работу по отдельности. Иногда не возвращаются домой.
Достаю из ящика календарик и зачеркиваю сегодняшний день. Нужно дожить до первого сентября. Мне исполнится восемнадцать, и я смогу распоряжаться собственной жизнью.
Странно, что он до сих пор не выгнал меня из дома. Удивительно, как меняется отношение родителей к ребенку, когда они узнают, что не связаны с ним кровными узами. Взрослых не волнует, что ребенок любит именно их и ему неважно, по какому признаку жизнь объединила их семью.
– Ты еще не говорила с папой? – спрашиваю маму, когда мы сидим на кухне.
На часах десять вечера, на столе – очень поздний ужин. В последнее время мне совсем не хочется есть в одиночку.
– Пока нет. – Мама наматывает спагетти вилкой. – Нужно подгадать правильный момент, иначе тебе будет плохо. – Зубцы со скрежетом задевают дно тарелки. Морщусь. – Прости. Папа больше тебя не бил?
– Нет.
Мама выглядит как-то иначе. Легко ли ей было соврать папе, когда она узнала, что беременна? Почему они с Петром Васильевичем столько лет не могли сойтись? Пытались ли они это сделать? А когда он покупал мне сладости, знал ли он, что я его дочь?
Голова гудит от вопросов. Массирую виски, вспоминая дни, когда мамин любовник навещал меня с пакетом, доверху забитым конфетами. В то время, как мой папа запрещал мне есть много сладкого и заботился о моих зубах, Петру Васильевичу было все равно. Он жил одним днем и не думал о последствиях. Легко быть хорошим, когда не берешь на себя никакой ответственности.
