Два солнца в моей реке - Наталия Михайловна Терентьева
– Ты не можешь этого знать.
Девушка помотала головой.
– Не могу. Но знаю. Чувствую. Я его чувствую, как будто он рядом. Чувствую, как ему плохо, как одиноко, как нужно тепло… Но не мое. Он любит ту, которая над ним просто смеялась.
– Должен пройти год. Все сезоны – осень, зима, весна, лето. И начнется жизнь сначала. Вот увидишь.
Девушка выпрямилась.
– Не надо меня утешать! Я пришла за советом. Мне просто нужен совет.
– Слушаю тебя.
Прищурившись, она смотрела куда-то в сторону. Я ее не торопила. Потом девушка резко встала и ушла, не обернувшись и ничего так и не сказав.
Я не смогла нормально поговорить с ней, поэтому она ушла. Не нашла нужных слов, переворачивала телефон, смотрела, что дальше пишет Мариша («Ты вообще, что ли? Тебе сколько лет? Почему ты так поступаешь? Тебе не важно, что…»), думала о себе в том числе. И вообще, говорила не то и не так. Она так и не сформулировала свой главный вопрос. Ведь она хотела в чем-то посоветоваться с посторонним человеком. Потому что с близкими не посоветуешься. Потому что близким надоела твоя тоска, они не понимают, почему в молодом здоровом теле такая несчастная душа. Почему не радует свет солнца, пение птиц, не радует молодость и сама жизнь. Подруг наверняка нет, или они советуют ерунду. Или просто жалеют – разве нужна жалость подруг? Нет, конечно.
Я написала Марише одно слово: «Услышала тебя». Так проще. Спорить с моей сестрой невозможно. Тот, кто в тридцать пять лет стал министром – пусть республиканского масштаба, не привык слушать возражения нижестоящих. А я точно в Маришином ранге стою ниже. Кстати, это было и до того, как она стала министром. Она ведь успела на четыре минуты раньше меня родиться. Если, конечно, это все правда, и мы на самом деле родные сестры. Единственное, зачем я бы хотела повидаться со своей мамой, – это спросить ее, почему мы такие разные и всегда ли так было. Раньше я хотела спросить, почему она уехала от нас и перестала общаться. Но со временем эти вопросы переродились просто в данность. Данность такова: я не знаю, почему наша мама уехала. И почему она перестала с нами общаться. Не знаю. И не хочу знать. Это правда. Потому что знание вряд ли прибавит мне счастья.
Глава 9
– Здравствуйте…
Я поняла, что недавно видела эту женщину, но почему-то не сразу вспомнила, с чем именно она приходила.
– Я уже была у вас…
– Да-да, я помню.
Конечно, да. Она не хотела садиться, стояла у окна. И говорила о том, что чувствует – у мужа какая-то другая жизнь. А я убеждала ее, что человек это не вещь и не принадлежит тебе полностью. Как-то так. Насколько я помню, не убедила.
Сейчас она прошла к столу и села напротив меня, чуть сбоку, как обычно все садятся, и даже чуть развернула стул, чтобы смотреть на меня. Некоторые смотрят в окно, за окном – та жизнь, которая их обманула или разочаровала, кто-то смотрит в стену, на которой висит замечательная картина местного художника – ранний закат, лето, июль, когда еще так хорошо, тепло, тихо – впереди долгий летний вечер, никуда не надо спешить, можно наблюдать, как постепенно тени становятся длиннее, чистое небо окрашивается в разные цвета – фиолетовый, темно-оранжевый, густо-розовый, слушать, как одна за одной начинают петь вечерние птицы и стрекочут сверчки, все громче и громче, ничуть не мешая вечерней тишине.
Женщина взглянула на меня. Какой неуверенный взгляд… А уверенные разве ко мне приходят?
– Я решила все-таки всё рассказать, да… Раз уж я пришла. Просто мне нужно это кому-то сказать. Я… точно знаю, что у мужа есть другая женщина.
– Чувствуете или знаете?
– Знаю. Теперь знаю. Он сам сказал. Сказал, что не может врать, потому что я – это часть него самого́. Но лучше бы… лучше бы я этого не знала. И еще рассказал, какая она. Чтобы я поняла, почему он мне изменял. Потому что я всё всегда понимаю, и за это он меня любит.
Тонкая светлая кожа, видно, как на виске бьется жилка, светлые глаза без краски, нежные губы, чуть-чуть тронуты помадой. Правильный небольшой носик, милая, в молодости, наверное, была очень милая и даже красивая на чей-то вкус. Сейчас усталость и печаль – главное в этом лице. Она, словно услышав меня, улыбнулась. Улыбка сильно не поменяла лицо. Грустный человек улыбается грустно.
– И я хочу спросить вашего совета… Я не знаю, как мне быть. Правда, не знаю. Я думаю об этом с утра до вечера, а ответ не приходит. Я не могу с ним больше жить. И не могу жить без него.
– У вас есть дети?
– Да.
– Мальчик, девочка?
– И мальчик, и девочка. Какая разница? Они скоро вырастут и уедут в Москву, как все. А мы останемся.
– Он же не предложил вам расстаться?
– Нет, конечно.
– Просил прощения?
– Нет. Мне это совсем не нужно. Я просто не понимаю, зачем он сделал мне больно, зачем все это рассказал.
– Ему трудно было жить с тяжестью на душе. Он, наверное, хороший человек. Или слабый человек.
Она покачала головой.
– Он не слабый. Он просто любит себя.
– И вы его любите.
– И я его люблю.
Может быть, мне тоже сходить к психологу? К другому, не к тому, кто живет в моем зеркале. И сказать: «Что мне делать? Я его люблю. И он меня любит. И мы не можем быть вместе. Он не хочет расстаться с женой, которая всегда рядом, много лет, так близко, что этой близости не ощущаешь. Ощутишь, только если вдруг однажды это место станет пустым. И не хочет до конца расстаться со мной. А я не хочу за него бороться, не считаю себя вправе. И не могу никак начать жить без него. Так, чтобы не тосковать, не ждать, не вспоминать, чтобы не чувствовать себя одинокой. Я ведь одинока не потому, что одна. А потому что рядом нет его». Что бы мне сказал хороший психолог? Что жизнь коротка, что в ней есть закаты и рассветы, долгие летние сумерки и брызжущий солнцем март, теплая осень, далекие моря – и это всё не навсегда. Люди приходят и уходят, а ты остаешься один, всё равно. И счастье или несчастье зависит только от твоих ощущений. Тяжело идущая, хромающая пожилая женщина останавливается и с улыбкой слушает заливающегося где-то в ветвях дрозда. А мимо идут молодые, здоровые, глупые родители очаровательного трехлетнего малыша и ругаются так, что в испуге замолкает и дрозд, и все остальные птицы. У кого из них больше счастья? Спросил бы меня психолог. А я бы сказала – у его жены. Ведь она каждый день просыпается и засыпает рядом с ним, она может подойти, обнять его на глазах у всех, может планировать с ним будущее и растить детей. Может – по возрасту – даже родить еще.
Женщина осторожно провела рукой по краю стола. Рука тонкая, ногти недлинные, с аккуратным, явно домашним маникюром, эти руки много готовят, моют, может быть, шьют или вяжут.
– Не могу. Не знаю, как мне быть. Каждый день – му́́ка…
Я постаралась больше не думать о себе – как будто меня нет, как будто я механизм, без прошлого и будущего, без чувств и эмоций. Никому мои чувства особенно не нужны. Нужен разум, а он страдает, когда мною обуревают чувства – пасует перед ними.
Она говорила и говорила, останавливалась и снова продолжала без моих вопросов. Удивительно, как любовь у некоторых женщин наполняет всю их жизнь. Вот как было у меня, особенно те четыре с половиной года, когда мы были с ним вместе. Я думала, что у меня так, потому что нет детей. У нее – двое. Но она живет отношениями со своим мужем. Может быть, они на самом деле – одно целое? Почему тогда она не может его понять, простить? А разве можно простить свою руку, которая стала болеть в локте и мешает готовить, писать, водить машину? Или ногу, которая не хочет ходить, устаёт, ноет? Или спину, начинающую болеть в самое неподходящее время, отвлекающую внимание, заставляющую думать о себе? А другой человек, как бы он ни был близок, все-таки не твоя рука или нога.
Насколько проще врачу, который
