Единственное число любви - Барыкова Мария
— Нет, Тавровский. Карточка, наверное, у вас.
— Тавровский?.. — Кажется, я не сумела скрыть растерянности, и регистраторша посмотрела на меня удивленно. — Я позвоню ему.
Я поднималась по лестнице, и мое собственное сердце бешено колотилось. Вчера, вернувшись домой, я мучительно пыталась выкинуть из головы Кирилла. Что произошло после моего ухода? Не обращая внимания на слабость, неизбежную после такой температуры, он отправился со своей «ассистенткой» в постель, и сердце не выдержало нагрузки? Но для этого надо было постараться… И почему он сразу не вызвал неотложку? Хотя… Человеку, привыкшему быть здоровым, на это, наверное, непросто решиться. Да еще в присутствии такой сексапильной красотки.
В своем кабинете я переоделась и, найдя на столе сестры карточку Кирилла, села перед компьютером, подвинула к себе аппарат и, готовясь к тому, что трубку возьмет «ассистентка», набрала номер. Долго никто не отвечал, после шестого гудка я мысленно спросила: «Кир, ты что, сдох?» — и тут же услышала его «алло», прозвучавшее вполне бодро.
— Здравствуйте, Кирилл, это Анна, врач, вы просили позвонить вам.
— Да, я очень хотел вас услышать.
Раздумывать над интонацией, с которой это было сказано, я не стала.
— Что случилось?
— Я ужасно огорчен вчерашним…
— За вчерашнее вы уже извинились вчера, — перебила я. — Да и не за что было. Рассказывайте, что с сердцем.
Он немного помолчал.
— Это трудно объяснить по телефону. Я очень прошу вас сегодня зайти ко мне.
После этих слов некоторые подозрения посетили меня, но высказать их я не решилась.
— Нет, Кирилл, так не пойдет. Вы больны, я вас лечу. Так что рассказывайте.
Он помолчал еще и спросил:
— Вы зайдете?
Все стало более или менее ясно. Не зная, что ответить, я молчала.
— То, что вы вчера подумали, неправда, — сказал он. — Если это так важно. — И после еще одной паузы добавил: — Я буду ждать вас.
В трубке раздались гудки.
Вынув сигарету из лежавшей рядом с монитором пачки, я закурила. «То, что вы подумали, неправда». Зачем он сказал это? Да, вчера я шла к нему, переполненная некими смутными ожиданиями, но ведь он не мог знать об этом… Однако счел нужным сообщить мне, что эта девушка, открывшая дверь его квартиры своим ключом, ему не любовница.
Конечно, мои поздние приходы, коньяк, ощущение уюта — все это имело значение для меня, несколько лет не знавшей мужского тепла, если не считать двух недолгих и неудачных связей. Но для него?..
Боясь разочарования, я все-таки уже знала, что пойду.
Дежурному по поликлинике, особенно во время эпидемии, достается много бумажной работы: приходится подписывать кучу документов, составлять сводки, заполнять всевозможные «формы». Обычно я делаю это почти автоматически, но сегодня подолгу сидела над каждой бумагой — мысли о том, что, наверное, можно было назвать свиданием, не давали мне сосредоточиться. Ровно в двенадцать я, совершенно измучившись, прекратила сопротивление и встала из-за стола. Я поняла, что хочу увидеть Кирилла не в романтическом флере вечера, а при свете дня. Возможно, это неправильно, но мне хотелось… ясности.
Солнце уже спряталось, с неба сыпалась какая-то мерзость, а возле дома Кирилла я поскользнулась и чуть не упала.
…Теперь я знаю: он не был уверен в том, что я вообще приду, и уж точно не ждал меня днем.
Он встретил меня в своем зеленом халате, его волосы были встрепаны. Мы оба почувствовали себя неловко.
— Извините, я сейчас оденусь.
— Не спешите. Я вас осмотрю.
— Это совершенно излишне. Я нормально себя чувствую.
— А как же сердце? — Я попыталась улыбнуться.
— Это был единственный способ заставить вас позвонить, — честно признался он.
— Плохой способ. Есть такая примета…
— Я знаю. — Он не дал мне договорить. — Однажды в детстве я, чтобы не идти в школу, соврал, что у меня болит живот. А через неделю мне вырезали аппендицит.
— Аппендикс, — автоматически поправила я. — Вот видите.
— Но теперь ничего подобного не случится.
— Почему?
— С некоторых пор я перестал верить в приметы.
— Это ваше дело, — сказала я. — Но я все-таки послушаю сердце. Идите раздевайтесь.
Мы всё еще были в прихожей. Поколебавшись, он неохотно подчинился.
Я вымыла руки и вошла в комнату. Он стоял возле письменного стола, сложив руки на груди и приподняв левое плечо.
— Снимайте халат. — Я положила сумку на стол и, отвернувшись от Кирилла, достала стетоскоп.
— Сейчас вы не правы, Анна, — раздалось за моей спиной. — Я ждал вас не для этого.
Я повернулась. Теперь он стоял ссутулившись, глядя на меня в упор. Узкая полоска белых трусов ярко выделялась на смуглой коже. Он медленно протянул руку, вынул из моей ладони стетоскоп и потянул ее вниз, туда, куда я старалась не смотреть. Когда моя рука легла на его напрягшееся естество, я попыталась отвести ее, но Кирилл, по-прежнему глядя мне в глаза, не позволил сделать этого, еще сильнее прижав ее к белой ткани.
Я не знаю, сколько времени мы стояли так в тусклом свете февральского дня, пока я привыкала к пульсировавшей под моей ладонью плоти. Кирилл не делал ни единого движения, и лишь когда образы моего неотчетливого счастливого сна вернулись ко мне, он, словно почувствовав это, поднял мою горячую ладонь к своим губам. Но живые токи, переполнившие ладонь, уже неслись по всему моему телу, и я, желая, чтобы Кирилл, ощутил их движение, стала другой рукой расстегивать на груди блузку. Мелкие пуговицы не слушались, и тогда просто рванула ткань… Когда Кирилл увидел мою обнажившуюся грудь, его скулы резко побелели.
Кровать в комнате была не застелена, но через минуту я, в одной блузке с отлетевшими пуговицами, оказалась не в кровати, а в большом кресле у стены…
Кирилл стоял возле кресла на коленях, и его губы ласкали меня так, что зрение мутилось. А потом серый свет февраля полыхнул в мозгу пронзительными зелеными вспышками, но мое сознание все еще оставалось ясным, и я отчаянно заставляла себя поверить, что происходящее — явь, и сквозь ослепительный свет пыталась разглядеть того, кто это со мной сделал. В момент последней вспышки я застонала, и горячая ладонь легла на мои губы, словно вобрав в себя стон.
Зрение постепенно возвращалось ко мне, и я увидела над собой лицо Кирилла. Он улыбался. Кажется, слезы бежали по моим щекам, когда я старалась понять и запомнить все оттенки этой улыбки…
Кирилл еще ниже склонился надо мной и, легко коснувшись губами моей щеки, тихо сказал:
— Я не ошибся.
Он выпрямился, и я впервые увидела его обнаженным. Его естество поднималось, но, когда он переносил меня с кресла на кровать, в его движениях не было нетерпения. И я была благодарна ему: он давал мне возможность привыкнуть к тому, что мы близки.
Он лег рядом. Его пальцы, пробежав по моим набухшим соскам, снова спустились вниз, и когда они приоткрыли мое лоно, вся моя жизнь словно сосредоточилась в нем. Я опять не удержалась от стона.
— Ты чудесная, я знал это, — прошептал Кирилл, перед тем как его губы легли на мои.
Я знала, что ничего чудесного во мне нет. Но, лежа рядом с этим мужчиной, я готова была поверить ему. Я по-новому ощущала себя, всю, и даже собственные бедра, которые я всегда считала слишком тяжелыми, сейчас казались мне прекрасными… Мое тело с жадностью впитывало незнакомые ласки и откликалось им.
Бывший муж любил подолгу ласкать мою грудь, именно в один из таких моментов я пережила свой первый оргазм, к которому мы с Игорем шли несколько месяцев. А у Кирилла, впервые прикасавшегося ко мне, все получилось так легко и… почти без моего участия. Внезапно я почувствовала ревность к тем женщинам, что были у него до меня, и она сконцентрировалась на «ассистентке» — единственной, кого я видела.
— О чем ты думаешь? — остановил ход моих мыслей Кирилл.
— О женщинах, которые были у тебя раньше.
— Не стоит думать об этом, — мягко сказал он, но какая-то тень все же пробежала по его лицу, не укрывшись от моего жадного взгляда.
