Единственное число любви - Барыкова Мария

Продумывая назначения, я отправилась мыть руки к камышам и лягушкам, а вернувшись, обнаружила моего больного на ногах. Он стоял возле кровати, чуть приподняв левое плечо.

— Вы что, — строго спросила я, — думаете, что насчет постельного режима я пошутила?

— Но мне все равно пришлось бы встать, чтобы проводить вас, — резонно возразил он. — Кроме того, у вас усталый вид, и я хотел напоить вас чаем.

Я поразилась такой галантности, но, вглядевшись в лицо пациента, поняла, что это нечто другое. Желая заставить его отнестись к своему заболеванию всерьез, я, похоже, несколько переборщила, и теперь ему требовалось по крайней мере восстановить равновесие. Если поглубже копнуть мужчину, который при любых обстоятельствах стремится доминировать в отношениях с женщинами, то в его прошлом обязательно найдется дама, жестоко на него давившая. Чаще всего это мать, как у моего бывшего мужа, но может быть и сестра, и жена, и любовница. Боясь повторения, такой мужчина изо всех сил старается сохранить лицо в любой ситуации.

Именно так, несмотря на свое состояние, вел себя мой больной.

— В таком случае предлагаю компромисс, — улыбнулась я. — Ложитесь в постель, а чай приготовлю я. Помню, помню, что вы привыкли ухаживать сами, — предупредила я его возражения, — но сейчас все-таки не та ситуация.

К моему удивлению, он послушно уселся на кровать. Наверное, ноги уже не держали его.

Кухня была соединена аркой со второй комнатой, и когда я включила свет, поневоле замерла: все здесь было немыслимо ярким — желтые стены, большой голубой холодильник… Такого я еще не видела и даже не успела понять, нравятся ли мне эти чудеса, потому что мой профессиональный взгляд уже отметил на желтом пластиковом столе банку меда. Массаж с медом — отличное средство от любых простуд, и я всегда рекомендую его больным, если они не аллергики. Включив голубой электрический чайник, я поставила на голубой же поднос мед, чашки и сахарницу, подумала, что из соображений цветовой гармонии здесь должен быть лимон… И он действительно нашелся в холодильнике.

Когда я с подносом вернулась в комнату, верхний свет был выключен, а мой лежачий больной встречал меня радостной улыбкой.

— Сейчас я сделаю вам массаж, потом вы оденетесь во все шерстяное, и будем пить чай, — сказала я. — У вас есть шерстяные носки и… все остальное?

— Есть, доктор! Прикажете достать?

— Между прочим, меня зовут Анна. — Представляться больным принято по имени-отчеству, но что-то заставило меня сделать исключение.

— Очень приятно. Кирилл.

— Рада познакомиться. — Удержаться от ухмылки мне все-таки не удалось. — Так где же ваши носки?

Он сел на кровати, надел халат и, тщательно запахнувшись, вышел в прихожую, откуда вернулся с носками и черной парой шерстяного белья.

— Носки и это, — я показала на предмет, в обиходе называемый подштанниками, — надевайте прямо сейчас. — Он послушно оделся. — А теперь ложитесь на живот.

Через несколько минут стонов и охов больной, уже одетый и с завязанным горлом, принял лекарство — я всегда ношу с собой целую аптеку — и вновь попытался реабилитироваться:

— В шкафу на кухне есть отличный коньяк, и вы, я надеюсь, не откажетесь попробовать его. За мое здоровье, — неуклюже добавил он.

Я подумала, что небольшая доза коньяку ему не повредит, но сама сдаваться не собиралась.

— Вы можете немного выпить, а я буду бороться за ваше здоровье другими способами, — сказала я, поднимаясь. — Кроме того, меня еще ждут больные. — Это было неправдой. Карточка Кирилла лежала в моей сумке последней.

— В такое время? — удивился он. Себя он моим больным, похоже, уже не считал.

— Но вас же не удивляет, что в такое время я нахожусь у вас.

Я принесла ему рюмку коньяку, села за письменный стол и включила настольную лампу, отчего он поморщился. Отодвинув какие-то напечатанные на компьютере бумаги, положила перед собой карточку. Его фамилия была Тавровский, в имени «Кирилл» не хватало второго «л», в графе «место работы» стояло «киностудия», а год рождения совпадал с моим. Быстро записав результаты осмотра, я достала пачку бюллетеней, но Кирилл, все это время наблюдавший за мной, сообщил, что бюллетень ему не нужен.

— Понятно, — сказала я. — Но для того, чтобы мои усилия не пропали впустую, обещайте, что будете вести себя разумно.

— Хорошо. Если ничего не случится, — туманно пообещал он.

— А что может случиться?

— Этого никто не знает.

— Ну что ж, — сказала я, погасив лампу, — послезавтра навещу вас примерно в это же время. Но если почувствуете себя хуже, звоните.

— Вам? — Он попытался изобразить оживление.

— В поликлинику…

— А как ваш муж относится к поздним возвращениям? — спросил Кирилл, уже подавая мне в прихожей пальто. — Или он тоже врач?

— Мой муж действительно был врачом.

— Был? — переспросил он испуганно.

— Да, но теперь он… занимается другими вещами. И мы уже давно не вместе. — На самом деле я давно не интересовалась, чем занимается Игорь.

— Извините, — сказал Кирилл и виновато попрощался.

Назавтра я узнала, что число больных с симптомами гриппа удвоилось, но до пика эпидемии, по-видимому, еще далеко. Главврач, сам проводивший утреннюю планерку, сообщил статистику осложнений, подтвердившую мои наблюдения, а в заключение, пожелав всем присутствующим сохранить работоспособность, попросил лояльно относиться к практикантам и при этом посмотрел в мою сторону. В ответ я улыбнулась ему насколько могла очаровательно.

Взамен рыженькой мне прислали бесцветную крыску в очках. Едва взглянув на нее, я поняла: эта уж точно не ворвется в мой кабинет в истерике. Ее вопросы были разумными, ответы она выслушивала внимательно, записывая что-то на листочек в клеточку, а на мои безобидные шутки, которые обычно облегчают контакт, ни разу не улыбнулась. Когда я отправила ее в регистратуру, моя медсестра, присутствовавшая при разговоре, только вздохнула.

Готовясь к приему, мы пили с ней крепкий кофе и обсуждали предстоящие дела. Я просмотрела перечень повторных квартирных вызовов. Из больных, у которых я побывала вчера, в поликлинику уже позвонили двое: к пожилому сердечнику ночью выезжала неотложка, а полная тридцатилетняя дама, чей цвет лица мне сразу не понравился, вдруг почувствовала какие-то непонятные боли. Обоих я решила навестить в обед, между утренним и вечерним приемами, а на новые вызовы отправить крыску.

День выдался тяжелым, последнего больного я приняла в полдесятого вечера и домой вернулась совершенно без сил. В квартире было холодно. Включив чайник на кухне и обогреватель в комнате, я сбросила с себя одежду, надела пижаму, забралась на диване под плед и, видимо, сразу же задремала.

Я проснулась, когда на часах было полвторого. Полусонная, достала постельное белье и потащилась в ванную, чтобы принять душ, а встав под теплую струю, вдруг отчетливо вспомнила, что только что видела во сне Кирилла. И теперь какие-то детали сна дразнили меня, ускользая прежде, чем мне удавалось их осознать. Но на душе было почему-то радостно. Удивительно: проснувшись утром по звонку будильника, я поняла, что это радостное ощущение все еще живет во мне. Сделав несколько упражнений, на что меня хватало далеко не всегда, я завтракала и думала о Кирилле, которого должна была сегодня увидеть.

…Волнуясь, я позвонила в уже знакомую обшитую деревом дверь. Улыбка открывшего мне хозяина была радостно-смущенной, и я сразу почувствовала себя… как-то очень уютно. Наверное, слишком уютно. Стараясь, чтобы это не отразилось на моем лице, я пошла мыть руки, успев по дороге задать Кириллу несколько вопросов о самочувствии.

Я видела, что ему лучше. Кашель стал мягче, явного жара не было, но капельки пота на лбу сказали мне, что до выздоровления еще далеко. Странно, если бы было иначе.

На этот раз мой больной встретил меня не в халате, а в сером спортивном костюме. Постельное белье с кровати было убрано, здесь лежали плед, какие-то книги и несколько номеров журнала «Искусство кино».